бы только отец не сказал, что мать однажды будет нуждаться во мне. Если бы только он этого постоянно не повторял. Если бы только я не дала ему обещание.
Я сняла куртку, повесила ее на вешалку и снова села. Посмотрела на мать.
– Я поищу работу, – сказала я.
Это был второй самый ужасный день в моей жизни.
Святой, потому что святой
– Он скоро прибежит обратно, – сказала мать на следующий день. – Ему придется сделать самое умильное лицо, чтобы мы впустили его.
Но наш Луи не вернулся. Священник разрешил ему жить в помещении школьного сторожа, оно как раз стояло пустое. Священник держал его для парней вроде Луи, для них всегда найдется работа, говорил он.
– Чем я могу отплатить? – сказал ему Луи.
Церковный органист умер, вздохнул священник.
– Но я умею играть только на трубе, – ответил Луи.
Что, если он начнет брать уроки? Приход может взять на себя расходы. И Луи не придется забивать голову арендной платой.
– Будет сделано в лучшем виде, – сказал Луи.
И не мог бы он еще стричь газон за церковью, раз в пару недель, весной и летом?
Газон за церковью оказался целым парком. Он отнимал времени больше, чем уроки, но наш Луи был вынослив как вол. Он никогда не жаловался. Я это знала, потому что он не скрывал от меня ничего из того, что с ним происходило. Он считал, что я все могу выдержать. А значит, я правда могла.
В первое время я заходила к нему каждый день.
– Наша мама – шлюха, – сказал он однажды.
– И все же она наша мама, – ответила я.
– И шлюха.
– Она плачет целыми днями.
– Это крокодиловы слезы, Жюльетта. Она хоть раз спросила, каково нам приходится, как велико наше горе, например? Нет? Так я и думал.
Он сказал, что я могу переехать к нему жить, если хочу. И Миа тоже.
– Тогда у нашей матери никого не останется, – сказала я.
Наверное, я могла бы заметить это по той жадности, с которой она в воскресенье вечером доставала из шкафа свои лучшие наряды и красила губы. Но еще я видела, как она молилась, часами. Обычно она начинала около трех, когда большинство людей надевали воскресные наряды и шли на прогулку. Наша мать никогда не ходила на воскресные прогулки, она молилась. В полной тишине, с молитвенником на коленях, глаза закрыты, лицо обращено к портрету святого Себастьяна на стене кухни. Я не могла понять, как ей удавалось держать глаза закрытыми, ведь там было на что посмотреть. От взгляда на полуобнаженный торс святого, на его крепкие мышцы и черные кудри меня бросало в жар. Это стрелы в его теле делают его святым? – спросила я однажды. Он святой, потому что он святой, ответила наша мать, и большего ей не требуется, чтобы молиться за все добро в этом мире. И мне следует понять, как это всегда понимал мой отец, что потом ей нужно выйти развлечься. Она же всегда благополучно возвращалась домой, не так ли?
Она
