настоящей сказки. Кое-где ворота оплели вьющиеся растения – плющ и сорняки цеплялись за решетки, а во время грозы вокруг дома вспыхивало яркое кольцо. А мы жили внутри него.
Мне нравилось разглядывать ворота со стороны двора. Но с возрастом я стала смотреть на них иначе. С обратной стороны, через другой фильтр. Когда я оборачивалась, выходя из дома, в глаза бросались камеры над забором. Дом с непроницаемыми белыми стенами. Тень за затонированным окном.
Как же долго я не понимала, что в этом и кроется загадка. Но все же чугунные ворота казались такими родными, и каждое утро, выходя из дома, я всегда постукивала по ним на прощание. Летом металлические решетки нагревались на солнце. А зимой, когда я, укутанная в теплые шерстяные вещи, касалась холодного металла, меня иногда било искрой, как будто пронзал электрический ток, проведенный наверху. Но в целом ворота дарили мне ощущение дома.
В тот день ладонь от ворот стала мокрая, вся в утренней росе. Вокруг все сверкало в лучах рассвета. Выйдя за ворота, я увидела мамину тень в окне, а значит, пора приступать к ежедневному ритуалу.
Посмотреть в окна машины, проверить заднее сиденье, затем дверь.
Завести машину и досчитать до двадцати, чтобы прогреть двигатель.
Помахать маме, наблюдающей за мной из окна.
Положить обе руки на руль и выехать с посыпанной гравием аллеи на извилистый горный путь в школу.
Остальной мой день – череда похожих друг на друга часов, режим, выученный наизусть. Будь это любая другая среда, нет никакой разницы. Мама говорит, что режим – залог безопасности, но я не согласна. Режим можно выучить. Режим можно предсказать. Ошибочно утверждать, что режим – залог безопасности. Ошибочно даже так думать.
Далее режим по средам был такой.
Приехать в школу пораньше, чтобы найти парковку рядом с уличным фонарем, потому что я поздно закончу.
Держаться подальше от людного коридора, надеяться, что мистер Грэм пораньше откроет класс.
В классе математики занять парту в последнем ряду и плыть дальше по течению, оставаясь в основном незамеченной. В основном.
Я уже вытащила учебники, практически выполнив пункты утреннего распорядка, когда в класс влетел Райан Бейкер.
– Привет, Келси, – кивнул он и юркнул за парту, как раз когда зазвенел звонок.
– Привет, Райан, – откликнулась я.
Это тоже было частью распорядка. Райан выглядел как обычно: взъерошенные русые волосы, длиннющие ноги, которые ему приходилось вытягивать под стул соседа спереди или в проход между нами (сегодня в проход); джинсы, коричневые ботинки на шнурках и футболка. Для меня наступление осени в Вермонте означало, что пора носить свитер, но Райан, видимо, еще не замерз.
Сегодня на нем была темная футболка с надписью «волонтер», и я глазела на нее, пока он не заметил. Интересно, это шутка? Пальцами он барабанил по столу. Ногой пританцовывал в проходе. Я собралась спросить его про футболку, но тут мистер Грэм вызвал меня к доске, а Райан стал рисовать на запястье синими чернилами, и, когда я вернулась, момент уже был упущен.
Первая пара прошла в основном тихо и спокойно. Люди зевали, потягивались, укладывали головы на парты, надеясь, что мистер Грэм не заметит. Девяносто минут урока все медленно просыпались. Но только не Райан – он всегда был заряжен энергией, даже в восемь утра. Вбегал в класс, приплясывал ногами под партой, а руками постоянно вырисовывал какие-то фигуры. Своей энергией он заряжал и меня. К концу пары я уже готова была вскочить. Как только звенел звонок, я вставала, махала ему на прощание и убегала на английский, делая вид, что между нами никогда не было того самого неловкого на свете разговора. Дальше распорядок был такой: английский, обед, естествознание, история. Лица, к которым за последние два года я привыкла. Знакомые имена, люди, которых я поверхностно знала. День тянулся в привычном однообразии. Моргни, и пропустишь.
А еще по средам я занималась с неуспевающими, чтобы набрать волонтерские баллы для выпускных экзаменов. Так как я в основном брала курсы выпускного класса, то оказалась на год впереди большинства своих сверстников, и это был самый простой способ выполнить требование.
В тот день мне назначили первое занятие по химии с Лео Джонсоном. Лео я уже вроде как знала по «Хижине». «Вроде как», потому что, во-первых, Лео был такой человек, кого все вроде как знали, и, во-вторых, потому что летом мы с Райаном два раза в неделю работали в «Хижине», а они с Лео дружили. Это означало, что, когда Лео приходил к Райану, он иногда мне кивал или – еще реже – называл по имени.
Войдя, он бросил напротив меня тетрадку.
– Привет, меня зовут Лео, у меня все плохо. – Он сверкнул улыбкой.
– Да, привет, вообще-то, я тебя знаю.
Он
