пришел, – сказал незнакомец, – чтобы облегчить вам возможность обрести покой.
Берлинер хотел послать его куда подальше, когда тот вдруг представился:
– Я – Милоедов. Нет, не Мироедов. Я хоть и «ем» мило, но не весь мир.
И Авенир стал напрягаться, где же уже слышал эту фамилию.
– Пристойная жизнь, – начал Милоедов, – всегда вызывает у некоторых прилив безумной зависти. Ибо разномыслящие люди нас раздражают. Но как избегнуть этого?
– Скажите, – почти по складам произнес Берлинер, – что вам от меня надо?
– Да ничего! – ответил тот и вдруг поинтересовался: – Вы кино любите?
И пока Авенир искал, что ответить, участливо добавил:
– Похмелье – это насилие над жизнью!
– Но я ничего не пил! – вскричал Берлинер.
– Вы просто нравственно не готовы признать, что вчера, надрызгавшись, демонстрировали любовь зверя к лесу.
– Как это? – не понял Авенир.
– Ну сперва совершим некоторый юридический формализм, – сказал Милоедов и протянул ему документ, удостоверявший, что перед ним не кто иной, как оперуполномоченный по борьбе с хулиганством по Ялтинскому горотделу милиции.
– Множественность убеждений, – сказал капитан, – не есть закон единой идеологии. Тут важны и национальный, и объективный дух. Вы помните, как вчера кричали: «Бей жидов, спасай Россию?»
– Нет, – опешенно произнес Берлинер. – Но с чего бы я такое заявлял, когда я сам…
– Вот именно! – перебил его Милоедов. – И еще формальная установка: попытайтесь вспомнить, кто вас ввергнул в мир вечных идей, в тот спор, который почти за два тысячелетия, не выдержав научных представлений, так и не дал возможности восторжествовать господству порочной идеологии?
– Не знаю, – вяло ответил Берлинер, потому как его немного подмутило. – Это если и была, то неверная предпосылка.
Но ужас состоял еще и не в том. Как рассказал капитан, на той самой квартире, откуда был бесчувственно вывезен Берлинер, нашли любопытную телевизионную запись.
Но любопытной, как потом оказалось, она была только для капитана. А для Авенира она предстала собранием всех кошмаров и ужасов, которые ему приходилось когда-либо переживать.
О нем был снят целый фильм.
И начался он вроде бы с совершенно безобидного. Берлинер сидел в некоем дворе и давал кому-то невидимому интервью.
– Во-первых, назовитесь, – сказал закадровый голос.
– Я – Берлинер Авенир Михайлович, профессор.
– Если не перетекать в прошлое, что, вы считаете, нужно, чтобы духовно обновить народ?
– Нужна новая общественная установка.
– Какая же?
– Та, которая исключит идеологический диктат, после чего нравственные проблемы не будут восприняты с такой яростной нетерпимостью.
Он в энергичных выражениях высказал, как ему показалось, необходимый аргумент – прикосновение своей доли к чьей-либо
