подступишься. Лепешки ли, пышки, которые хлебу замена, тоже на «горнушках» приноровились печь.
Хорошие Надя пышки пекла, высокие, мягкие. Крошеные огурцы с помидорами, луком плавились в желтом горчичном масле. А уж свежий пахучий борщ с чесночком для Володи был праздником в его не больно путевой жизни.
Для Нади накормить мужика разве трудно?.. Тем более, что в ее одинокой жизни всякий гость – радость. Это прежде была семья да работа, соседи. Тракторы гудят, машины мыкаются, громыхают телеги, людской говор, голоса ребячьи, их далеко слыхать, коровий мык да собачий лай. Все это – в прошлом.
А нынче встанешь – одна и заснешь – одна; за день ни людского голоса, ни гула машинного не услышишь, словно в могиле.
На неделе приходила волчица, по светлому, лишь завечерело. Пришла и зарезала комолую молодую козочку прямо у двора. Надя и кричала на нее, и палкой махала. А проку?.. Волчица распорола брюхо козе, заглотила все сладкое: печенку, сердце, легкое – и тогда лишь ушла. Вот и живи…
Володя борщ хлебал с мягкой пышкою и успевал о завтрашнем говорить:
– А может, им понравится и они начнут сюда ездить? Тогда мы заживем…
– Может, и так, – соглашалась Надя.
– Даже базу здесь можно устроить. Тренируйся и живи. Тогда обслуживающий персонал понадобится. Это не то что Муса… «Висе мое, я висе выкупил, – передразнил он чечена. – Зэмля, скотина и рэ-эчка». Даже речку он, видите ли, купил. А мы всю жизнь прожили и всю жизнь в совхозе проработали. А теперь вроде лишние. Бесплатно работай на нового хозяина.
– Уж такой нахальный, – поддержала Надя. – Не дай бог…
– Речкой завладал… А я ловил рыбу и буду ловить. И никто не запретит. Если в сетке будет красноперка, серушка, то лучше, наверно, пожарить, – о завтрашнем вспомнил Володя. – Им жареная лучше, они же на машинах.
– Конечно. Принеси, я пожарю.
– И раков надо попытать, ночью, со светом. У моста раков по двести рублей за ведро, с руками отрывают.
– Раки – это хорошо, – одобрила Надя. – Городские их любят. А вот я в рот не беру, гребаю. Говорят, что они дохлину сосут: скотину ли, человека, какие потонут.
– Это все брехни… – возразил Володя.
– Может, и брехни, а я вот услыхала когда-то и с тех пор их в рот не беру…
Глядя, как истово хлебает сосед, с пышкой вприкуску, Надя позавидовала и себе налила миску борща, поела в охотку, за компанию.
А потом сказала, углядев:
– Ты бы принес рубахи свои да штаны, я бы прокрутила в стиралке. Все же гости приедут, – усмехнулась она.
Володя смутился, начал отказываться:
– Да у меня есть чистое… В сундуке… Это вроде рабочее…
Он отказался, но как-то разом увидел себя будто со стороны: грязная рубашка с закоженелым воротом, недельная щетина, уже с сединой, разбитые опорки на босу ногу.
Вернувшись к себе во двор, Володя устроил
