фон Пиллад. – Ты ведь мог оправдаться? Верно?
– А черт его знает, – чисто по-российски ответил Азеф. – Вряд ли, к тому времени меня крепко зажали.
– Бурцев был опасным врагом? – поинтересовался немец.
– Он был просто занудой, – покачал головой Азеф. – Куда опаснее были мои прежние друзья. Такие, как Савинков, Гершуни, Чернов… Эти бы мне не простили! Слава Богу, что к тому времени уже не было в живых таких народовольцев, как Каляев и Желябов, эти идеалисты гнали бы меня до Антарктиды.
Азеф сидел в кабинете фон Пиллада, и в зарешеченное окно был виден лагерный плац, по которому с метлами бродили тени людей. Лагерный мир был похож на площадку аэродрома, с которого никогда не взлетят «юнкерсы» и «хейнкели», но лишь потому, что бетонная полоса плаца была предназначена для взлета человеческих душ. Отсюда души уносились в вечность.
– Можно задать вопрос? – спросил Азеф.
– Пожалуйста, – фон Пиллад курил, лениво разглядывая глянцевые носки щегольских сапог. Впрочем, вид сапог не вызывал у штурмфюрера особенного восторга, фон Пиллад не привык к форме, его всегда более прельщал цивильный костюм.
– Почему вы так ненавидите евреев? – спросил Азеф.
Фон Пиллад удивился.
– Ты заблуждаешься, – сказал он. – Можно ли ненавидеть стул за то, что он неудобен? Или ненавидеть кочку, о которую ты споткнулся? Вы мешаете жить немецкому народу, ваша смерть – это просто плата за то, что вы стали помехой. Любить, Евно, равно, как и ненавидеть, можно только людей.
Азеф захлебнулся.
– Но мы тоже страдаем, любим, чувствуем боль, – тихо сказал он, исподлобья глядя на немца.
– Фюрер сказал, что все это ваши собственные проблемы, – покачал головой гестаповец. – И боюсь, что отныне вам всем придется с этим жить и умирать. Кстати, о смерти… Вы когда-нибудь наблюдали непосредственные последствия задуманных вами терактов?
– Никогда, – сказал Азеф. – Конспирация требовала, чтобы такие руководители, как я, имели бесспорное алиби где-нибудь вдали от места покушения.
– В этом была ваша ошибка, – резюмировал фон Пиллад, аккуратно притушив сигарету в пепельнице. – Нельзя стоять в стороне. Задумывающие убийство должны быть подобны врачам, вид крови не должен вызывать у них содрогания.
Фон Пиллад имел право говорить так.
Сам он давно не боялся чужой крови, это кровь боялась его.
Стал рабби Исмаил ходить по небу и видит подобие жертвенника подле Престола Всевышнего. И спрашивает он Гавриила:
– Что это?
– Алтарь, – отвечает архангел.
– А какие жертвы приносятся на этом алтаре?
– Души праведников.
– А кто совершает жертвоприношения?
– Великий архангел Михаил!
