style="font-size:15px;"> – У муз, дружочек, тоже самолюбие есть. Посмотришь на иную мымру – ни кожи ни рожи, а туда же – я Гомера обслуживала, Александру Сергеевичу вдохновение навевала! Да если бы Александр Сергеевич тебя хоть однажды увидел, он с перепугу вообще бы ни одной строчки не написал, а Гомер так и вовсе радовался, что ослеп вовремя.
Она обернулась, критически оглядела своего подопечного и нахально отметила:
– Ты, конечно, не Гомер, но хоть выглядишь прилично. Мне одно время пришлось с Маковецким работать. Слыхал о таком? Страшен, как черт во время шабаша, а туда же, лирические стихи писал. «Когда закрою взор, я вижу красавиц бесконечный рой…» Да кто бы вокруг него роиться стал?! Сам к официанткам в ресторане постоянно приставал, пока его кондратий не стукнул! Он и до меня пытался добраться. Не видел никогда, а добирался, старый хрен. «Лобзаю музу я в нескромные места…» Кто бы тебя, старого козла, до этих мест допустил!
От негодования муза Нинель похорошела еще больше, вздернутый носик ее сердито покраснел, круглые груди под полупрозрачной рубашонкой призывно заколыхались.
– Ладно, Лютик, – сказала она. – На том свете ты мне слишком поздно достался. Только что и успела пару твоих подборок в «Час поэзии» протолкнуть да критическую рецензию в «Саратовском волголюбе» организовать. Стихи у тебя, конечно, не фонтан, но уж получше, чем у Маковецкого. Только у него связи были там, положение в обществе. Когда его инфаркт прихватил, я на тебя стрелки перевела. Поэтому он здесь даже испытания на поэтический дар не прошел, его сразу на вечернее освещение поставили. На дневное он просто не потянул, жару душевного не хватило. Ничего, родненький, мы с тобой здесь потерянное наверстаем. Здесь у меня и связи неплохие, и возможностей куда больше… Главное, ты меня не подводи. Зря я, что ли, тебе блокнот с самопиской в райиздате выцарапала? Между прочим, я тебе там и договорчик подмахнула хороший. Другим испытательный срок на полгода дают, а тебе, Лютик, год отвалили и даже не поморщились!
Лютиков смущенно отвел глаза в сторону.
В мыслях, которые невольно одолевали его, даже признаваться не хотелось.
– Это… – он осторожно облизал пересохшие губы. – Вы меня, Нина, просветить хотели э-э-э… насчет жизни в этом мире. Я, честно сказать, в происходящем ничегошеньки не понимаю!
– А зачем тебе что-то понимать? – удивилась Нинель. – Держись за меня, делай, что я тебе говорить буду, и все дела. Ты одно должен понимать, я прежде всего для твоего блага стараюсь, а уж потом немножечко для себя. Мы, музы, народ беспокойный, нам все время кого-нибудь за уши к славе тянуть надо.
Ты главное уясни, если ты славы на том свете жаждал, значит, и на этом должен за ней тянуться. Деление здесь, конечно, условное, но все-таки существует сразу по вертикали и горизонтали. Если смотреть по вертикали, то тут все ясно – сначала идет экспериментальная обитель, где начинающий должен свой талант подтвердить, потом идет мир классиков, где собираются
