я верил в полковника и ждал.
Когда до начала соревнования осталось минут десять, я поехал.
Если сказать, что я не переживал со мной случившееся, то это будет неправдой.
Обидно мне было.
Причем обида распределялась в равных дозах на сержанта, который проявил солдафонскую принципиальность, на полковника, так позорно бросившего меня на произвол судьбы, и конечно же на самого себя.
Какой меня, действительно, черт дернул слушаться совета или, как полковник сказал, приказа чужого незнакомого человека?
И вот после соревнований возвращаюсь я в город, гляжу: тот сержант стоит у биткового автобуса, пытаясь туда втиснуться.
И в меня вдруг какой-то дух великодушия вселился. Торможу возле него.
«Садитесь, подвезу», – говорю.
А он: «Да я как-то привык на общественном транспорте».
И тут я про себя отметил: наши-то гаишники сроду на автобусах не ездят. Ловят кого попадя и – вперед!
«А потом, – сказал он, – не хочу вас обременять своей персоной. Ведь, чего греха таить, а вы на меня обиделись?»
«Обиделся, – признался я. – Но не только на вас».
И сообщил о своем раскладе.
Улыбается.
«Ведь вы войдите в мое положение, – сказал он, когда мы уже поехали, – у меня семья, дети. Их кормить нужно. А вдруг тот полковник был проверяющим. Ведь на лбу-то не написано».
Он сделал небольшую запинку, а потом произнес ту самую гениальную, как я считаю, фразу, ради которой я и веду этот сказ.
«Вы, извините меня, до седых, если сказать мягко, волос дожили, но не поняли одной истины: на дороге главный не тот, кто при звездах, а тот, – он, словно кукиш, сунул мне под нос свою турчелку, – кто при свистке!»
– Ну что же, – сказал Максим, – пожалуй, он прав.
– Теперь это знаю и я, – ответил седок и посетовал: – А все же зря талоны отменили. Каждая дырка, бывало, столько напоминала. А что такое штраф? Фу – и нету.
– Зато пересдача не грозит, – не согласился Максим.
– Да вот как раз и зря. Столько сейчас художников на дороге развелось, аж шкура от тела отстает.
Он помолчал немного и подытожил свою байку:
– Она, мелкая сошка, и сейчас больше верховодит, чем крупняк. Так что давай не забывать ей при случае кланяться в пояс или чуть ниже.
С этими словами он вышел, а Максим повторил:
– Главный на дороге не тот, кто при звездах, а кто при свистке.
36
Долго Максима не угнетало однообразие его жизни.
Темная, совсем не безоглядная ночь с раздельным спаньем с женой и – работа.
Сперва он даже свое таксовство не считал за приличный труд.
А потом, когда стал порядком уставать, даже такие тирады себе позволял:
– Тут наишачишься за день!
Вера же при этом говорила:
– Ты же их не на себе везешь.
Имела она в виду, конечно, пассажиров.
Когда
