style="font-size:15px;"> – Тридцать пять мин? Три тысячи пятьсот драхм? Три тысячи пятьсот драхм за одну негритянку!
– Она дочь белого.
– Да, но её мать черная.
– Бакхида заявила, что дешевле она её не отдаст, а старый Херес так влюблен, что согласился.
– А он то сам, по крайней мере, получил приглашение?
– Нет! Афродизию подадут на банкете в качестве последнего блюда, после фруктов, и всякий попробует его по своему вкусу, и только на следующий день ее доставят Хересу. Но я боюсь, что она будет слишком утомлена.
– Не жаль! С ним она будет иметь время оправиться. Я его знаю, Сезо. Я видела его спящим.
И они обе посмеялись над Хересом и начали расхваливать друг друга.
– У тебя красивое платье, – сказала Сезо. – Это у тебя дома его вышивали?
Платье Триферы было из тонкой голубой материи, всё расшитое ирисами с большими цветками
Платье Триферы было из тонкой голубой материи, всё расшитое ирисами с большими цветками. Пряжка, отделанная золотом, собирала его пучком складок на левом плече; оно падало шарфом посреди груди, оставляя обнажённой всю правую сторону тела, до металлического пояса, и только узкая щель, открывавшаяся и снова закрывавшаяся на каждом шагу, показывала белизну ноги.
– Сезо! – сказал чей-то новый голос, – Сезо и Трифера, идите сюда, если вам нечего делать. Я иду к керамиковой стене поискать, не написано ли там мое имя.
– Музарион! Откуда ты взялась, моя милая?
– С Маяка. Там никого нет.
– Что ты рассказываешь? Там так полно, что только забрасывай сеть.
– Но рыбка всё не по мне, и потому я иду к стене. Идём!
По дороге Сезо снова рассказала о предполагаемом банкете у Бакхиды.
– Ах! У Бакхиды! – вскрикнула Музарион. – Ты помнишь последний обед, Трифера? Что там говорили о Хризис?
– Не надо повторять этого – Сезо её подруга.
Музарион прикусила губу, но Сезо уже заволновалась:
– Что такое? Что там говорили?
– О! всякие сплетни.
– Пусть себе говорят, – заявила Сезо: – мы втроём не стоим её одной. В тот день, когда она вздумает взойти на Брузион, я знаю немало наших любовников, которые к нам уж больше не вернутся.
– Ого!
– Конечно. Я готова не знаю что сделать ради этой женщины. Поверьте мне, здесь нет более красивой.
Они втроём подошли к керамиковой стене. На огромной белой поверхности с одного конца до другого шли надписи черными буквами. Когда любовник хотел явиться к какой-нибудь куртизанке, ему стоило только написать своё и её имя с указанием предлагаемой платы; если личность писавшего и предлагаемая сумма были признаны достойными внимания, женщина оставалась возле надписи и поджидала, пока явится её автор.
– Смотри-ка, Сезо, – сказала смеясь Трифера. – Какой это злой шутник написал такое?
И
