одного мужика в шоферах не останется».
«Почему же?» – не понимаю еще ее подначку.
«Девки их всех повытеснят!»
«Потешон работает?» – интересуюсь, чтобы сбить ее с не очень мне приятного разговора. Я еще не привык, чтобы меня, как дурака, в глаза хвалили.
«А куда ему деваться, воюет. Он нам – слово, мы ему – десять. Вот такая у нас арифметика».
«Останови», – прошу.
«Ха! – не сбавляя скорости, говорит Нюська. – Быстро тебе наша земная езда приелась. – И вдруг спросила: – А порулить хошь?»
У меня зачесались ладони. Она уступила мне место, показала, как включаются, кстати, страшно неудобно, скорости, и посоветовала:
«Только газульку прижимай посильнее, пружина на акселераторе жестковата».
Сел я за руль и – не поехал. Не могу с места сдвинуться, хоть плачь. Вот вроде нащупал первую скорость, медленно отпускаю сцепление и – одновременно – жму на газ. А машина, урлыкнув, глохнет.
«Ничего, – успокаивает меня Нюська. – Так все на этих «ренаулях» начинали. А Потешон до сих пор на этой, как он говорит, «Ведьмаке», где садится, там и слезает.
Употев, наверно, до шестого из семи потов, я, наконец, поехал. Сперва робковато, потом, освоясь на ходу, быстрее.
Нюська искоса на меня глядит, за ленты трогает, потом, сняв с моей головы бескозырку, себе напялила. Спрашивает:
«А девок на флот берут?»
«Ага! – развязновато отвечаю я. – Если хорошо попросят».
«Кого!» – не поняла она.
«Не они, а у них», – уточняю я и вдруг понимаю, что моя первая сухопутная шутка, прямо скажем, довольно плоская. Добро хоть Нюська так ничего и не «усекла».
Только сказала:
«А ты, Генка, все такой же. И вроде доступный всем, а руку протянешь – колешься. Как ежик».
«Чего-то незаметно, чтобы ты что-либо протягивала», – слукавил я.
Я, на миг отвлекаясь от дороги, как бы по частям сравнивал Нюську с прежней шоферицей, какую когда-то водил в кино и которая верила в россказни цыганок.
Глаза у нее все те же. Чуть с косинкой. А вот подбородок почему-то, как мне кажется, стал выдаваться дальше, чем раньше. И губы немного уморщились. Тут она становится похожей на тетю Дашу. И я невольно понимаю: возраст. Сколько ей сейчас может быть?
Но эту мысль перебивает мое новое наблюдение. Груди обвяло опустились, хотя заметно покрупнели. А вот коленки округлились. Раньше, помнится, они у нее были острыми.
А вот морщин на лице, кажется, не прибавилось. И еще – румянец какой-то новый появился.
Тогда я еще не знал о чудесах, которые делает косметика.
Мои наблюдения прерывает милицейский свисток.
Торможу.
Сержант неторопливо пересекает проезжую часть, машины почтительно уступают ему дорогу.
«Ваши права», – говорит скучным голосом и смотрит куда-то поверх кабины, словно определяет, будет еще дождь или нет.
Я – мнусь.
«Ты чего же меня
