к своим товарищам.
Затем, обращаясь к Марго, прибавил:
– Что касается вас, сударыня, идите к себе в комнату, вам не мешает отдохнуть.
Мулине и Марго повиновались. Когда открылась дверь, в комнату, где остались Риваро с женой и Паскуаль, широкой полосой на мгновение ворвался свет из столовой. Слабое мерцание единственной лампочки, горевшей в комнате, едва освещало лица, волнуемые различными впечатлениями от предшествовавшей сцены и утомленные продолжительным бодрствованием, что, в общем, придавало им чрезвычайно страдальческое выражение.
Риваро первым прервал молчание.
– Я отказал вам в руке моей дочери, – сказал он Паскуалю, – но вы пришли снова. Вы все-таки хотите быть ее мужем против моего желания. Пеняйте в таком случае на себя одного за все, что вам придется выслушать. Я объясню вам причину моего отказа.
– Но это твоя дочь! – воскликнула госпожа Риваро. – Она носит твое имя, в ее жилах течет твоя кровь.
– Пустое! К несчастью, она действительно моя дочь, но Паскуаль хочет быть моим зятем, и я не имею права скрывать от него нашей тайны.
Он остановился на минуту и торжественно продолжал:
– Бог свидетель, что я скажу вам сущую правду. Я отказываю вам, Паскуаль, в руке моей дочери потому, что она недостойна вас, и не только вас, но и всякого честного человека.
При последних словах из его груди вырвалось глухое рыдание, которое, как эхо, передалось госпоже Риваро, проливавшей горькие слезы.
– Она обесчещена? – вскрикнул Паскуаль, заламывая руки. – Кто этот негодяй?
– Вы не понимаете меня, – тихо ответил фермер. – Если я говорю, что дочь моя недостойна вас, так вовсе не по этой причине. С этой стороны она совершенно чиста.
Паскуаль перевел дух.
– Но душа ее развращена, и если она не сделала до сих пор ничего дурного, то лишь потому, что не могла сделать.
Несколько минут длилось глубокое молчание, затем Риваро продолжил:
– Это очень печальная история. Марго – единственное наше дитя, она еще и ходить не могла, а все уже восхищались ею. Нам оставалось только радоваться. Правда, у нее был трудный характер. К пяти годам она была уже тщеславна, кокетничала, лицемерила, лгала. Но я не придавал этому особенного значения… Она была еще так мала! Пройдет, говорила ее мать. Она ошибалась, бедная, это не прошло. Однажды, когда Марго не было и шести лет, у меня пропали яблоки. Обвинили ребенка одного из слуг. Отец избил его до полусмерти и, наверное, убил бы совсем, если бы несчастного не вырвали из его рук. Марго присутствовала при этом зрелище, совершенно спокойная, бесстрастная, не проронив ни звука. Через несколько дней я узнал, что яблоки украдены ею.
Несчастный отец на минуту замолчал. Паскуаль слушал его, предчувствуя, что дальше услышит вещи куда более ужасные. Госпожа Риваро, неподвижно сидящая в кресле с закрытыми глазами, походила на безжизненный труп.
– Этот случай, – продолжал Риваро, – открыл нам глаза. Тщетно
