Спасибо вам… извините…
– А серёжка у вас осталась?
– У меня, у меня, – как-то даже радостно ответила девушка, чувствуя, что он колеблется.
– Ну… тогда чего ж делать там? Чёрт с ним, сутки, может, дадут за хулиганство…
Он глянул на тускловатый свет окон расположенного в цокольном этаже опорного пункта: низкие занавески были задёрнуты. В стоящей рядом милицейской машине тоже никого не было.
И они не оглядываясь пошли обратно.
…Дома он прошёл на кухню, сел за столик. Через минуту выглянула Ольга, опять ничего не спросила, закрыла дверь.
Он сидел долго, растерянно вспоминая происшедшее. И девчонку жалко, и Гиря, гад, вывернулся…
«Ладно, недолго пановать ему, всё равно попадётся», – успокаивал он себя. Но на душе было плохо, сухо как-то, непривычно. Будто сам украл что-то, в дом принёс…
Снова хотелось курить. Но про лежащие где-то в куртке папиросы, которые дал ему молоденький сержант, он как бы не помнил.
1989
Кусок сала
Перед самым Новогодьем Лохов пошёл на почту отправить тётке немудрёную посылку: чаю да сушек, лекарств, что в письме просила, пару платков простых, кулёчек дрожжей. Жила тётка недалеко, в Зареченском совхозе, на машине часа два, если паромом через Волгу, а вкруговую через плотину – ещё часок набегал, тоже не растрясёт.
Осталась тётя Маня одна давно уж, но пока сильно не бедствовала. И уголёк был, и в щели не дуло, и харчишки не кончались. Над землёй она спину давно не гнула, до пенсии в магазине убиралась, а вышла на отдых заслуженный – стала к положенным рублишкам продажей маленько прибавлять: то семечками, то рассадой совхозной дачникам по весне, а то и самогонкой, чего греха таить. Справно жила, злыми завидками соседскими не обросла, со всеми ладить умела. Плохо только – одна, а годы уж, но тётка сильно не жаловалась, попривыкла, иль казалось, что так. В город к Лохову насовсем не просилась, и сам он разговоры эти не заводил ещё, мол, поживём – увидим.
Лохов бывал в совхозе в командировках по нескончаемым шефским делам и просьбам. Всегда останавливался у тётки, привозил какие-никакие по нынешним временам гостинцы. Тётка ахала, всплакивала, вспоминая невесть куда сгинувшего муженька, но потом непременно просила племянника: «Ты, Шура, присылай лучше, чего тягать-то? И ящички сгодятся, для рассады…»
Он понимающе и снисходительно улыбался, зная, кто растит рассаду, но кивал: вышлю, мол, в следующий раз. Давно догадался он о причине этих просьб единственной своей близкой родственницы и оттого, жалея тётю Маню, прощал ей весь ее «бизнес». Хоть и не жалуется всерьёз, что одна тянется тут, а доживёшь до годков её – и сам, не дай Бог, узнаешь, почему не своя печь греет худо всегда… Рассказывали ему, что когда приходило извещение на посылку иль залетал переводик от приёмной дочки с Севера, с которой она лет уж десять не виделась, то шла тётя Маня на почту довольная, выбирая момент, чтоб народу побольше там было, и долго говорила с бабами, что вот, мол, как помнят о ней, не бросают, средств не жалеют…
На
