кителе.
– Чепуха, работы на пять минут. А вы, мсье, перекусите, я принесла…
Прапорщик хотел, было, отказаться от угощения, но вдруг понял, что голоден, как волк. В последний раз он ел за завтраком, в Шале-Мёдоне, перед отъездом в Париж, а с тех пор прошло…. Ну, это смотря как считать: то ли «пять часов», то ли сорок лет. Но есть-то хочется сейчас, аж кишки слипаются!
Так, что у нас в корзинке? Королевское угощение: ломоть хлеба, кусок сыра и пара луковиц. Ого, и бутылка? Вино? Нет, яблочный сидр. Очень, очень вовремя – горло пересохло, язык как тёрка…
– А я думал, у вас здесь голод… – сказал он, сделав первый глоток.
– Ну что вы! Голод был зимой, когда пруссаки осадили Париж, а сейчас ничего, терпимо.
– Мне рассказывали, тогда съели слона? – прапорщик припомнил разговор с букинистом.
– Даже двух! – подтвердила Николь. – Одного звали Кастор, другого Поллукс. Я, когда узнала, долго плакала, ведь слоны были такие милые! А слонятину назавтра продавали по сорок франков за фунт. И волков из зоосада съели, и даже тигров, не говоря уж о мулах и скаковых лошадях с ипподрома. Только обезьян трогать не стали. Говорят, они наши родичи и есть их – всё равно, как людоедство. Зато кошек, собак и голубей в Париже не осталось, все попали в кастрюли!
Даже разговоры об особенностях французской кухни в условиях осады не смогли повредить молодому, здоровому аппетиту. Пока прапорщик расправлялся с содержимым корзинки, Николь устроилась рядом, извлекла из-под передника иголку с ниткой и потянулась за кителем.
– Зачем это, мадемуазель… – Коля чуть не подавился куском сыра. – Наверное, вы устали, занимаясь ранеными, отдохните, я и сам…
– Не говорите ерунды и ешьте! – девушка нахмурилась и решительно завладела предметом спора. – Вам ещё сражаться, набирайтесь сил, а женские дела ставьте женщинам. Вы же не хотите, чтобы мне пришлось стрелять?
Он помотал головой. Ну как с такой поспоришь? Хотя, вокруг хватает вооружённых женщин…
– Что до раненых, – продолжала Николь, – то их не так уж и много: те, кто может держать оружие, решили остаться в строю, я их только перевязала. А тяжелораненых уже увезли в тыл. Мне тоже предлагали ехать, только я отказалась…
Иголка порхала в её тонких пальчиках.
– Отказались? Это неразумно, мадемуазель, вам лучше уехать!
Она бросила на него взгляд – наклонив голову вбок, лукаво, со смешинкой в зелёных глазах:
– Мсье уже наскучило моё общество? Кстати, мой герой, вы до сих пор не назвали своё имя! Ну-ну, не смущайтесь, вы ведь, и правда, герой – мне рассказали, как вы перестреляли дюжину версальцев!
«Вот как? Дюжину? А он-то насчитал всего четверых…»
– Ко… простите, Николай Ильинский к вашим услугам!
Она очаровательно сморщила носик:
– Ну вот, а ещё говорят, что польские имена невозможно выговорить!
И
