style="font-size:15px;"> Надо заметить, что все происходившее вокруг я видел и слышал с величайшей ясностью. Только воля моя как будто утратила всякое влияние на тело. Я уже говорил, что маркиз не погасил свою дорожную лампу, когда вышел на станции. Всеми силами своей души призывая его вернуться, я вслушивался в малейший шорох в надежде на какую-нибудь счастливую случайность, которая выведет меня из оцепенения. Вдруг дверцы кареты отворились, и совершенно незнакомый мне человек вошел и сел возле меня.
В лампе ярко горела восковая свеча, я вполне мог рассмотреть при ее свете своего неожиданного гостя. Он был молод, поверх одежды была накинута темно-серая широкая и длинная шинель с капюшоном, который падал ему на лоб. Когда он входил, мне показалось, будто под опущенным капюшоном мелькнул золотой галун военной фуражки, а из-под широких рукавов верхней одежды отчетливо виднелись пуговицы военного мундира.
У непрошеного посетителя были густые, черные усы и эспаньолка[3], кроме того, я заметил красный рубец поперек щеки и верхней губы. Он сел возле меня и тихо затворил за собой дверцы. Все это произошло в одно мгновение. Потом, наклонившись ко мне, рукой в перчатке он заслонил глаза от света лампы и несколько секунд внимательно всматривался мне в лицо. Человек этот появился беззвучно, как привидение, все, что он делал, исполнялось с быстротой и решительностью заранее обдуманного и взвешенного плана. Цель у него, очевидно, была недобрая. Я подумал, что он хочет обобрать меня и убить. Тем не менее я оставался недвижим и бессилен, как мертвое тело. Он сунул руку в мой боковой карман и вынул из него мою драгоценную белую розу вместе со всеми письмами, которые там находились и среди которых была важная для меня бумага.
На письма мои он едва взглянул. Очевидно, ему не было до них никакого дела. И мое сокровище, белую розу, он отложил в сторону. Весь интерес для него, должно быть, заключался в бумаге, о которой я упомянул: он развернул ее и стал бегло переносить карандашом ее содержание в свою записную книжку. Человек исполнял свое дело с хладнокровием и неторопливой быстротой, изобличавшими, как мне показалось, привычку полицейского. Потом он сложил бумаги в прежнем порядке, опустил их мне в карман и был таков.
Его посещение длилось не больше трех минут. Вскоре после его ухода я опять услышал голос маркиза. Он сел в карету, поглядел на меня и улыбнулся, вероятно, завидуя моему крепкому сну. Ах, если бы он только знал обо всем, что тут происходило! Он снова принялся читать свои письма и делать на них отметки при свете лампы, только что послужившей тайным целям шпиона.
Мы выехали из городка, продолжая свой путь. Лошади шли прежним умеренным шагом. Мы проехали две мили с того момента, как я подвергся так называемому полицейскому осмотру, и тут у меня вдруг странно застучало в одном ухе, и я почувствовал, как будто воздух проникает через него мне в горло. Ощущение было таким, словно пузырь, образовавшийся глубоко в ухе, внезапно лопнул. Невыразимое оцепенение мозга тотчас прошло, в голове как-то удивительно зажужжало, и каждый нерв в моем теле
