золу. Есть! Тускло мигнули две красные точки. Положив на них ком сухого мха и охапку коротко нарубленных веток, я уселся за свой письменный стол и, наблюдая за растущим столбиком дыма, принялся ждать обещанных неприятностей.
На столе белел раскрытый дневник. Я взял перо, соскоблил с него ломкую плёнку засохших чернил, ткнул в чернильницу и вывел: «Бристоль». Потом сегодняшнее число: «Пятое сентября 1777 года».
Счастливым был год для меня. Три семёрки… А вот день будет с нехорошим сюрпризом, уж точно.
Внизу, под расположенным в мансарде кабинетом, понемногу просыпался мой дом. Мэри Бигль, вдова Уольтера Бигля, воцарилась на кухне, и моего лица достигли ниточки аромата свежего кофе. В коридорах послышалось короткое, невнятное слово, и звук этого голоса заставил сладко замереть моё сердце. Из ванной донеслись жестяной стук таза, плеск воды и попискивание: встали дети – Алис, Уильям и Мартин. Прозвенел дверной колокольчик – пришёл угольщик. Снова послышался голос Эвелин. Негромкий утренний рокоток в столовой. Раскрылась дверь (я услышал, как на улице по булыжнику прогрохотали колёса чьей-то повозки) – захлопнулась дверь: дети умчались по своим важным делам. Тишина. Сладкий плен одиночества.
Так заведено: пока я в кабинете, меня не потревожат, никто и ничем. Разве вот это единственное – негромкий одиночный стук в дверь. Я встал из-за стола. Подошёл к камину, положил в расплясавшийся огонь сосновых полешек. Вдоль стены, заставленной шкафами с книгами, прошёл к двери, открыл её. За ней, у лестничных перил притаился лёгкий переносной столик. Чашечка кофе исходит горячим паром. На овальном блюде – жёлтый веер из тонких полосок сыра, два кубика масла, дюжина маслин, листья салата в крупных каплях воды, продолговатый, дышащий паром холмик картофельного пюре и долька лимона. Рядом с блюдом – тарелка с крепко поджаренными бело-рыжими хлебцами. Кружка с водой. Судок с красным соусом. Салфетка из выбеленного хлопка. Нож. Вилка.
Что ж, если ожидать от жизни обещанных сном неприятностей, так уж с комфортом. Я занёс столик в кабинет, запер дверь, опустил ключ в карман, подложил в камин толстую чурку, сел завтракать.
И вот, кажется, началось! Быстрый топоток на лестнице, осторожная возня у двери. В замочную скважину вставляется ключ, хрустят и щёлкают пружинки в замке, открывается дверь. Это мой младшенький, шестилетний Мартин. Кроме меня, только у него имеется ключ, но и ему разрешено входить сюда лишь в исключительных случаях. Если читающий эти строки не очень болтлив, то я признаюсь: Мартин прибегает сюда плакать.
Он входит, человечек с большой круглой головой и тонкими ножками, притворяет дверь, отворачивается к книгам. Следуя негласному уговору, я молча выхожу из кабинета. Проходя мимо, успеваю заметить ссадину на локте, краснеющую сквозь порванный рукав, вспухшую губу и добротный, полновесный синяк.
Внизу меня встречают любовь и тепло. Эвелин, моя милая жена, подходит сказать мне «доброе утро» и наполняет мир теплом своих рук, ароматом волос и светом улыбки. Миссис Бигль, низенькая круглая старушка, спешит за моими уверениями, что
