Тёма научился ездить, пусть и плохо, хотя, смотря на других из покатушечников, он видел, что все они тряслись в седле, вываливались вперед на шею лошади и плюхались на галопе в седло. Он помнил, как ездила на коне девчушка в цирке, она сидела, как влитая. Но здесь никто не заморачивался, как правильно ездить, здесь зарабатывали деньги. Лошадь была способом заработка, это его коробило, но он решил молчать, да и заработок ему был нужен.
В то утро, Тёма еле слез с коня. Ноги болели и дрожали от перенапряжения. Он, прихрамывая, зашел за девчонками в полутемный сарай, где ему в нос ударил запах аммиака. Привыкнув к тусклому освещению, Тёма увидел старушку в очках, опирающуюся на палку. Как оказалось это, и была та самая Лукинична. Туся отдала ей выручку, старушка пересчитала, а потом разразилась матом, став оскорблять Тусю, Лесю и Кнопку говоря, что они воруют ее деньги, все пропивают и, вообще, не умеют работать. Толстой с понем тоже перепало. Но на удивление никто не возражал Лукиничне, а по скучающим лицам девчонок Тёма видел, что им это все безразлично. Покричав и поругавшись, Лукинична отсчитала деньги и сунула их в руки Туси, со словами:
– Еще раз так мало привезешь, на панель отправлю, хотя и там от вас толку мало, – бурча себе под нос, старушка двинулась по тесному проходу конюшни, прямо на Тёму. – Это кто?
– Фима, он на Фиме катает, – уставшим голосом ответила Туся.
– Будешь воровать, в милицию сдам! – за стеклами очков на Тёму смотрели злые глаза, – Понял?!
– Вообще ни разу, – Тёмка заулыбался.
– Из этих что ли? Это и к лучшему, больше денег заработает. Таких любят сейчас.
Ничего не поняв из слов Лукиничны, Тёмка продолжал дурашливо улыбаться. Из эйфории его вывела Кнопка, которая, взяв Фиму за повод, завела в маленькое помещение слева, там быстро сняла с нее седло и уздечку.
– Запоминай, – деловито произнесла Кнопка, – это ее денник, седло и уздечка вот сюда вешается, – она отнесла их в комнату, которая была вся забита непонятно чем, но видно всем для лошадей, решил Тёма по запаху, стоящему там, – как расседлал, попои, дай сено, но немного, иначе Лукинична палкой огреет, потом приходи жрать, – Кнопка показала рукой на дверь в конце полутемного прохода, – Мы там будем, а спать – вон та дверь. Короче, разберешься.
От такого потока информации Тёма застыл, пытаясь не забыть все, что ему проговорила Кнопка. Посмотрел на Фиму. То, что лошадей держат в денниках, он прочел у Филлиса, но не знал, что они такие маленькие, а двери в них набиты из старых, обглоданных, видно, самими же лошадьми досок.
Тёма вспомнил о воде – Фиму нужно попоить! Хотя у него после поездки верхом еле двигались ноги, да и общая усталость буквально накатывала, так что слипались глаза, но он пошел по проходу, и найдя железное помятое ведро, пошел к бочке, где была налита вода. Зачерпнув, принес Фиме. Она с жадностью все выпила. Подняв морду, посмотрела на него. Почему-то Тёма понял по ее взгляду, что она хочет еще. Взяв ведро, пошел
