но вы при всем этом перекладываете с себя ответственность на меня. Вы сами должны найти ответ на свой вопрос, потому что кроме вас никто не решит ваши проблемы. Нет такого учебника для жизни с готовыми ответами. Мы сами каждодневно пишем книгу жизни. Я только помогаю перелистывать страницы вашего ежедневника. Но решение должно быть ваше, пусть даже, если оно будет нестандартное. И пусть это будет первый шаг из вашего кризиса без транквилизаторов и антидепрессантов из вашего кризиса.
Она опять всхлипнула. Зимин подумал: катарсис после профессорского обхода продолжается, хорошо, если эта ночь пройдет без вазоактивных и седативных препаратов и без вызова реаниматолога в ее палату.
– Спасибо, доктор, за совет, вы почти помогли мне. А укол вы мне назначьте, доктор Седов этого не сделал, обещал, но забыл, а еще обещал после обхода зайти, я его ждала два часа, а он не пришел, такой молодой, а забывчивый. Я страдаю бессонницей.
– Могу вас заверить, что он тоже этим страдает, – в тон заметил ей Зимин.
– Вы шутите!
– Иногда, особенно когда меня понимают.
Зимин вышел из палаты с мыслью, что ему тоже скоро будет необходим психотерапевт. Он подошел к сестринскому посту и сделал запись в листе назначений.
Он не мог смириться с мыслью, что снотворное лекарство более благотворно для пациентов, чем слово. Слово врача обесценивается до нуля в нашем обиходе, чаще всего из-за шаговой доступности врача. Тут есть и другая оборотная сторона увлечения снотворными лекарствами. У таких больных, особенно одиноких, остается риск к наркомании или лекарственной зависимости.
Как ей помочь, чтобы она не ушла в свою невротическую болезнь, в поиски пилюль и чудодейственных таблеток и не свела счеты с жизнью. От одиночества до самоубийства один миг. И поэтому врачи идут на поводу таких пациентов и вливают им лекарства, поддерживая право на жизнь. Без слов утешения, без молитв.
Он сделал запись в истории болезни: «Больная нуждается в динамическом наблюдении и консультации психиатра».
Зимин ушёл в ординаторскую. Заварил крепкий чай и медленными глотками стал пить, прогоняя ночную усталость.
Скрипнула дверь, вошла на цыпочках больная Неверова из девятой палаты и присела на краешек стула.
– Доктор, как я рада, что вы дежурите, вы уделите мне минуточку вашего драгоценного времени?
Зимин сделал попытку к сопротивлению, но она оказалось безуспешной: просящий взгляд его обезоружил. Неверова начала свой монотонный монолог, рассказывая о болезненных ощущениях, которые были сегодня или вчера или будут завтра, всё это уже не имело значения для неё, потому что она клубок болезни.
– Доктор, я всё расскажу о своей жизни. Ничего не утаю. Я ничего не хочу, не желаю и ни о чем не жалею. – Тут она сделала жест рукой вверх. – Я не хочу жить на пятом этаже. Мне нужен третий этаж. И кухонька в пятнадцать метров. Комната – метров в шестнадцать. Балкон. Раздельный санузел с ванной комнатой. Я живу одна. Я одинокая женщина. Больше мне ничего не надо. – Она сделала вдох и продолжила шёпотом. – Жеребцова
