никак не тонул. В 10.44 командующий соединением передал полный отчаяния приказ: «Всем кораблям, имеющим торпеды, выпустить их по «Бисмарку». В конце концов команда немецкого линкора решила завершить дело сама. Была взорвана крюйт-камера, и «Бисмарк» превратился в «адское горнило». Ослепительный огонь, пылавший внутри, был виден сквозь многочисленные пробоины от снарядов». Лишь после этого «Бисмарк» умер. «Когда он перевернулся вверх килем, – с гордостью писал один из спасшихся немецких моряков, – мы увидели, что подводная часть корпуса не повреждена торпедами».
Обратите внимание: англичане и по сей день не могут подсчитать, сколько их торпед попало в «Бисмарк», по меньшей мере – около 28. Но мощность взрывчатки в боевых отделениях английских торпед была такова, что, по свидетельству уцелевших моряков «Бисмарка», взрывы торпед «лишь сдирали с бортов линкора краску», – по словам Лена Дейтона.
А 15 октября 1939 года немецкая подводная лодка U-47, проникнув на базу английского флота Скапа-Флоу, двумя торпедами попала во флагманский линкор английского флота «Ройял-Оук». Взрывами линкор был разломан на две части, опрокинулся и затонул вместе с 832 членами экипажа, среди которых был, кстати или некстати, и командующий английским флотом метрополии адмирал Блэнгроув, не обеспечивший охрану базы.
Причин такой разительной разницы применения торпедного оружия много. Скажем, «Бисмарк» был новейшим линкором[4], а «Ройял-Оук» – старым. Но что бы ни говорили, при анализе этих случаев выпирает и причина, которую можно считать главной: боевые части английских торпед и мин снаряжались просто тринитротолуолом, а немецких – смесью его с гексогеном, что повышало мощность взрыва в 1,5 раза. Взрыв от немецких мин и торпед проламывал более толстую броню и глубже проникал в заброневой объем корабля.
А что касается старых и новых кораблей, то следует сказать, что обоим новым советским крейсерам КБФ водоизмещением 8600 т оторвало носы при прохождении над немецкими магнитными минами, крейсеру «Максим Горький» – 23 июня 1941 года, а крейсеру «Киров» – после войны. Правда, наши крейсера не затонули.
Теперь, надеюсь, понятно, насколько важно было найти для советского военно-морского флота взрывчатое вещество, хотя бы сравнимое по мощности с тем, что имели немцы. И нам в этом сначала помогли сами немцы.
После заключения Пакта о ненападении с СССР в 1939 году они, хвастаясь, стали пускать советские делегации на свои военные заводы. Капитан первого ранга Н.И. Шибаев, проходя экскурсией по мастерской, в которой немцы снаряжали взрывчаткой свои торпеды, сумел незаметно от них умыкнуть ее крошечный кусочек. (Обычно такие пробы уносят под ногтями.) Вот эта проба и попала к химику Е.Г. Ледину, который проанализировал образец и создал свою первую взрывчатку – копию немецкой. Названа она была ТГА[5].
Учитывая важность того, что сделал Е.Г. Ледин, еще в 1940 году Совет Труда и Обороны СССР принял постановление снаряжать боевые отделения советских торпед
Бронирование «Бисмарка» позволяло выдерживать взрыв торпеды с боевой частью 250 кг тринитротолуола, а конструктивная подводная защита была рассчитана на противодействие взрыву 400–500 кг тринитротолуола. Новейшие к началу войны советские торпеды (итальянской конструкции) 53–38 имели вес боевой части 300 кг, усовершенствованные в 1941 г. торпеды 53-38У – 400 кг.
Состояла из смеси тротила, гексогена и алюминиевой пудры.
