И что бы вы думали, Дима! «Там, где хранится всё позабытое» – и нашлась шкатулка с портсигаром! Работница хранилища потом рассказала, что шкатулку случайно обнаружил кто-то из сотрудников банка на крышке сейфа. И никто не додумался заглянуть внутрь: сама коробочка была такой красивой и тяжёлой, резной из дуба, что все решили, что она-то и есть сама по себе ценность. Я потом долго думал, как шкатулка могла потеряться. Моя версия: Михаил тогда сильно страдал от головных болей и потому был рассеян, всё время что-то забывал, терял. Видимо, он на что-то отвлёкся в момент, когда убирал портсигар в сейф. Может, ему позвонил кто-то на сотовый, и тогда он забыл убрать шкатулку и закрыл сейф пустым.
И вдруг после этой фразы Марка Наумовича в кабинет вошла молодая симпатичная женщина.
– Доброе утро! Марк Наумович, а наш гость будет завтракать?
– Будет, Людочка. Обязательно будет. Познакомьтесь, Дима, это Людочка, моя помощница по дому. Люда, это – Дмитрий, журналист «Местной газеты», – представил Марк Наумович. – Люда у нас чудесно печёт блины с клубникой.
Из кухни доносились приглушённые звуки какой-то бодрой музыки по радио, там шипела сковородка, и в кабинет вкрадчиво вползал очень аппетитный аромат.
– Могу я кое о чём попросить вас, Марк Наумович? – спросил журналист, понимая, что рассказ о пропавшей шкатулке окончен.
– Конечно.
– Зовите меня, пожалуйста, Митя. Дима или Дмитрий – это для… – Митька запнулся, но слово нашлось само собой: – Это для чужих.
Марк Наумович улыбнулся и кивнул, и опять всё самое важное осталось в промежутках между слов. Как в хорошо выверенном журналистском материале, не было предусмотрено для этой истории с портсигаром и шкатулкой никакого особого финала, никакой морали или вывода, но, несмотря на эту вопиющую, возмутительную нелогичность, Митька наслаждался чаем, будто пил его первый раз в жизни, и блинчики с клубникой оказались действительно очень вкусными.
Марк Наумович рассказывал что-то ещё из своей юности, нарочито забавное, с намерением рассмешить Митю, который, по мнению профессора, был слишком неулыбчив для своих двадцати пяти лет. И наконец грянул дождь. Вертикальный поток, напоминающий скорее водопад, чем ливень, обрушился на город, смывая с него горячку жары и пыль усталости. Занавесь из небесной воды закрыла вид из окна, и в ней утонул «Перевал» через дорогу.
Митька и Марк Наумович любовались непогодой, пировали блинами с клубникой, напоминавшей о весне и радостях жизни, и будто не на кухне беседовали, а на пикнике, устроенном в месте слияния великих рек, земных и небесных. Постепенно стихла маршевая дробь капель, и вместе с ней стих разговор. И волны Стикса, волны Леты медленно отступили от неминуемого для каждого из нас перевала, за которым в один поток сливаются явь и сны, и остаётся там, где хранится всё позабытое, лишь provenance у некогда ценных вещей, лишь так и не раскрытые смыслы в общей прекрасной бессмыслице
