до самого Баниаса, постоянно ослабляя их.
– Вы забыли, что их там тысячи, – подал голос кто-то из пожилых рыцарей.
– Мы все погибнем, – поддержал пожилого ратника молодой сир Дилан.
– А представляете, братья, сколько они по нам выпустят стрел, – выкрикнул кто-то еще.
– Да, наши потери будут немалыми, – громко сказал командор, – а возможно, мы все поляжем. Но, потому мы и носим свои белые плащи. Вспомните наш устав. Мы – братья ордена Храма, воины Господа. И меч, который принес Господь – это наш меч. Так не посрамим же веру, братья!
– Не нам, не нам, но имени Твоему слава! – Откликнулось воинство, и в этом мощном кличе, как всегда, потонули отдельные возгласы недовольных.
Сир Гильом де Монтре обнажил и высоко поднял свой длинный меч.
– Да светит нам свет Господа вечно! – объявил командор, и этот клич подхватили все братья, в ответ отсалютовав оружием. Больше сотни клинков поднялось в воздух, и столько же глоток проревело:
– За Христа!
Дилану ничего не оставалось, кроме как присоединить свой голос к общему хору.
– А теперь помолимся, братья! – прозвучал новый призыв, и все опустились на колени.
В горячем воздухе чувствовалось дыхание пустыни, и горизонт выглядел серо-желтым. Дилан отошел подальше и, убедившись, что его никто не видит, прилег на каменистую землю в тени шатра. Его друзья из Шато-Неф молились вместе со всеми. Никто не думал о предательстве, кроме него. Слова молитв продолжали звучать еще долго. Наконец капеллан отпустил всех.
Момент выбора неумолимо приближался. Дилан смотрел на выгоревшее небо. Он поймал себя на том, что думает об арабке. Перед его мысленным взором стояло лицо Захиры. Он вспомнил, как год назад, будучи в плену, он рвал для нее цветы, как все утро с большим риском для себя собирал их в саду эмира. Он представил, как целует Захиру, как гладит ее смуглую кожу… Сердце у него колотилось все сильнее. Дилан старался заставить себя не думать о девушке, но мысли его все равно возвращались к арабке. Неужели же он, младший сын небогатого рыцаря, ставший в ряды бедных рыцарей Храма Соломонова не от хорошей жизни, сможет обладать такой красавицей? Но ведь сам эмир Хамы обещал ему эту девушку. Да и разве трудно эмиру подарить воину одну из тысяч своих рабынь? Разумеется, если только Дилан перейдет в ислам. А почему и не перейти? Говорят, что простые воины эмира живут лучше, чем бароны Иерусалимского Королевства. У каждого всадника десятки собственных коней, верблюдов и наложниц. Решено. Ближе к вечеру он поедет на разведку и перейдет на сторону мусульман.
Командор знал, что сарацинское войско движется медленно, бережет силы людей и коней для предстоящей битвы, и потому предполагал устроить засаду на мусульман лишь завтра на рассвете, хотя и знал, что достигнуть лагеря христиан сарацинская легкая кавалерия может всего за пару часов, если, конечно, перестанет жалеть лошадей. Но какой смысл эмиру вдруг пускать коней вскачь,
