а я в это время буду чистить туалеты. Молчу, потому что списываю его грубость на счет проблем, которых у него сейчас хоть отбавляй и потому, что не знаю, чем бы ответить на подобное хамство.
Ему не нравится, как я пишу. Предложил зайти в гости к настоящему писателю, познакомиться. Писатель Алексей Андреев жил в доме у Киевского вокзала, он оказался худым человеком лет тридцати, бритым наголо на тибетский манер, в очках с черной оправой. Они обсуждали какой-то сценарий, а я сидела на диване, слушала восточную музыку, вдыхала запах сандала, рассматривала прилепленный к голубеньким обоям рентгеновский снимок черепа в профиль и потрясающий вид из окна на движущиеся по проспекту огоньки фар.
Потом мы пили кофе, ели каштаны, и я читала его коротенькие рассказы о невидимых людях и безумных девицах. Поняла, что нельзя сочинять в пустоту, лучше найти достойную личность и для нее рассказывать. Как бы сидишь за столом, на одном конце ты говоришь, понятно и откровенно, на другом кто-то конкретный слушает. И рассказать так, чтобы на другой стороне стола это было принято, прочувствовано. А кого из моих знакомых можно было бы выбрать в слушатели? Друзей-журналистов? Или музыкантов, перебивающихся в неблагодарном андеграунде, которые изредка заходят ко мне в гости, в том числе, чтобы пообедать? О родственниках и говорить нечего, им все одно, что писатели, что психи. Писательство, говорят – это от сублимации сексуальной энергии. Это, говорят, уход от реальности в мир выдуманных образов вследствие неумения жить. А сами квитанции на свет по часу заполняют. Но кто же тогда?
Может быть Бог. Просто мой единственный и неповторимый Бог, которому не безразлична я, который знает все мои мысли и поступки, возможно, именно он подстраивает некоторые ситуации жизни так странно и необычно, чтобы они превращались в текст. Может, вся жизнь – это и есть большой разыгранный текст. К тому же, когда общаешься с Богом, общаешься с лучшим. А ведь так хочется рассказывать свои истории кому-то, кто лучше меня.
Пока я все это думаю, писатель Андреев, живущий на свои гонорары из глянцевых журналов и на пенсию мамы, и Коля беседуют о том, что из Москвы пора уезжать. А для кого они все это делают? Не верю, что для себя. Чего бы я делала для себя? Ехала в машине и смотрела в окно долго-долго. Или качалась бы на качелях.
Мы встречаемся с Алексеем глазами, и я спрашиваю, что лучше: выдумывать свои произведения, а после, по неведомым обстоятельствам, переживать придуманное, которое вдруг обращается в предсказание, или же брать сюжеты прямо из жизни, но тогда на каждом шагу путаться, забывая, где жизнь, а где литература? Алексей многозначительно глотнул кофе из чашечки, пустил в потолок столб табачного дыма и изрек, что нужен синтез, а в целом никаких рецептов нет, ведь никто не знает, как надо писать и, тем более, как следует жить.
Мы идем по темной улице, по Садовому кольцу, в сторону ночной Триумфальной площади. Каждый думает о своем. Сыро, мелкий дождь, серые дома. Коля тихонько поет какую-то песню
