штучки (однажды Андрей вовлекся в соблазн, движимый, вероятно, ностальгией по прежней форме – впрочем, досадливо и брезгливо потом отстирывался и долго предохранялся), но и безмятежная езда по меланхоличному городу. Особенно угождал небольшой дождь, когда асфальт ровно шел в глаза затейливыми бликами. В такие минуты посещала четкая, изящная тоска и мысли уходили в манящие, отслоненные от повседневности сферы.
Для полноты картины – зудели родители.
– Вырастили сыночка, – подчеркивала попранную мечту мама, – тунеядец и полная пустота.
Отец пенял как всегда косвенно:
– Интересно, на что ты пьешь? Воруешь?
Верно, Румянцевы не отказывались от молодых утех.
Говоря обобщенно, стоял период относительного равновесия. Не очень давило будущее – всегда можно было вернуться в цех (Сергей наладил работу и зазывал). Семейные отношения приобрели четкие черты и уже это допускало подобие спокойствия. В потоке времени повсеместно были разбросаны ниши для сокровенного. Наконец, потихоньку осязаемым становился быт.
***
Бездельничал, как и Андрей, Петька. Он, похоже, отмерз (летчик воротился совсем и пошло существование) и хоть в пьяном пылу скрипел зубами – «Душу мою повозила. Ненавижу» – набрал родную безалаберность и украшал будни. Кипел прожектами, сплошь наивными, мгновенно терял кураж и пускался в итоге в предприятия способные единственно обусловить утлое существование. Из солидарности Андрей помогал. Должно быть, Петя определенно оттенял нарочитость положения. Тем временем предпринимательство набирало силу.
– Андрюха, твою тебя, лежит же негде золотой камешек. Шевели помидорами, – злился Петя.
– Не один, полагаю. Какой золотее, вот задача.
– На ощупь надо.
– Лень – оттого что боязно, – щерился Андрей. – Уж я вслед за тобой. Ты меня подберешь, я в курсе.
– Сучара и прочее! – разрешался Петро. – Дурак ты, поскольку способный.
В конце концов Петю устроил в кооператив по гранитным делам родственник.
Еще одна осень съежившимися листьями, жухлой травой, тучным ненастным облаком разбавила судьбы. Вдруг плаксивой стала Светлана, затеяла жаться к Андрею по ночам. Объявила несколько раз не к месту, что любит его. Становилось не по себе.
На похмельной тоске однажды – лечились вчетвером, Сергей еще с женой – Андрей разомлел да спел все-таки пару своих песен. Печальных. Татьяна аж слезой блеснула. Впрочем, все настойчивей случались ее прикосновения особенного рода. С отвычки он начинал волноваться и заниматься дурными мыслями. На трезвой голове мысли не держались, но после пьянок шевелилось.
Притча, читал очередное и получите, слезу пустил. Такого не подразумевалось, стало быть, перепугался и замарал светлую, мягкую печаль: не знал, на что злиться, испуг чи проявление.
Сблизились
