разложил кисти, достал тюбики красок, приладил небольшой подрамник, и начал писать набросок будущей картины.
Степанида Тимофеевна вернулась в свой дом, и стала хлопотать, готовить нехитрый обед для постояльца.
– Теперь у меня жилец и надо готовить покушать и соблюдать чистоту в доме. Надо, чтобы хватило сил на всё это, – проговорила про себя старушка.
Каждое утро, художник приступал к своей картине, а ближе к вечеру уходил на озеро или на Волгу ловить рыбу. Иногда, он брал палку, корзинку, и шёл в горы, в лес.
– Какая всё таки, у вас тут красотень! – в один из вечеров он пил со Степанидой Тимофеевной чай и восхищался походом в горы, – прекрасная местность, изумительные горы и леса! А какой чистый и упоительный воздух здесь! Так и «пьёшь» этот восхитительный аромат.
– Да, Пётр Иванович, здесь красиво, но мы, сельчане, уже привыкли, и давно перестали это видеть. Да и забот полон рот, – старушка подперла щеку рукой и задумчиво посмотрела в окно.
Так и потекли майские деньки. Степанида Тимофеевна была очень рада, что у неё появился постоялец, да ещё художник. Она хвалила его соседкам по селу. Она чувствовала родственную душу и оттаяла от одиночества. С удовольствием стряпала обеды и ужины в меру своих возможностей. Степанида Тимофеевна каждое утро смотрела, как художник кропотливо пишет картину. Уже появились горы, оградка, утреннее небо, и лучи солнца освещали ветки цветущей яблони. Всё как живое, но Пётр Иванович, каждый раз был недоволен тем, как выходили у него ветки цветущей яблони:
– Опять я не поймал тот чистый белый цвет, снова не то.
Он сокрушённо, вновь и вновь переписывал ветки яблони. Два раза Пётр Иванович уплывал на Омике в город, и, возвращаясь к вечеру, привозил печенья, карамельки Степаниде Тимофеевне к чаю. Старушка очень была рада такому вниманию. Ей было приятно, что о ней помнят и хотят порадовать. Если художник не шёл в лес или на рыбалку, то брался за топорик, рубанок и чинил крылечко дома. Также он смастерил калиточку в палисадник. Степанида Тимофеевна была довольна, что домик приобретал более приличный вид, и уже не выглядел таким кособоким. Даже крышу поправил Пётр Иванович.
В один из дней художник уехал в город, а к старушке приперся местный тунеядец и пьянчужка Тимошка:
– Что-то у тебя Степанида, крыша никак новая? И крылечко с калиткой? Работничка и денежки нашла? С каких таких доходов – то? – Тимошка хитро сощурил глаз.
– Ты, не мели чепуху-то! Денег у меня таких нет, чтобы нанимать работников-то. Постоялец у меня, он и починил всё по доброте душевной. Не то, что ты. Не работаешь, а только пьёшь незнамо на что, – старушка сердито посмотрела на Тимошку.
– Эй, Тимофеевна! Ты меня не трогай! Чего это вдруг, за так, человек надрываться должен? А? Небось, потом потребует с тебя за починку крыши и крыльца. Или в милицию заявит, что ты его сама эксплуатируешь, а платить за работу не хочешь ни копейки! – Тимошка шмыгнул носом и вытерся грязным рукавом.
– Ах ты, пьянчужка! Иди ты отсюда поскорее, и не наговаривай напрасно
