аз был небольшой, даже для такого мелкого подрядчика, как Гарри: от них требовалось оштукатурить бунгало из красного кирпича и к задней веранде пристроить спальную комнату. Время от времени Гарри охотно брался за подобную мелочевку, чтобы бригада не простаивала между более крупными контрактами.
Судя по приметам этого утра, выходные обещали быть жаркими и нескончаемо солнечными. Недовольно ворча, рабочие выпрыгнули из пикапа, нырнули под сень деревьев, отбрасывавших тени на ведущую к бунгало дорожку, и без всякого стеснения принялись переодеваться.
Вскоре из дома вышла хозяйка. В выцветшем розовом халате из синели по моде пятидесятых годов, шаркающей походкой она шла по двору, крепко сжимая обеими руками ночной горшок с вульгарным цветочным рисунком. Голову ее усеивали поблескивавшие на свету металлические бигуди – тоже привет из пятидесятых. Современные средства завивки миссис Эмили Паркер не признавала – еще чего!
Двор полого спускался в усыпанный гравием карьер, который некогда являлся источником сырья для производства кирпичей, а ныне служил хозяйке удобным местом, куда она каждое утро опорожняла судно. Выросшая в деревне, миссис Паркер упорно придерживалась деревенских привычек и ночью ходила исключительно на горшок.
Как только его содержимое широкой светло-янтарной дугой устремилось на дно карьера, она обратила злобный взгляд на полуголых мужчин.
– Добрый день, миссис Паркер! – крикнул Гарри. – Сегодня, думаю, закончим!
– Давно пора, лентяи! – сердито отозвалась хозяйка и, ничуть не смущаясь, зашлепала по двору к дому. – Чего мне только не приходится из-за вас терпеть! Давеча мисс Хортон сетовала, что ее красавица герань вся сплошь покрыта цементной пылью, а венерин волос засох, потому что какой-то безмозглый болван накидал ей кирпичей через забор и сломал цветок.
– Если мисс Хортон – та старая дева с вечно недовольным лицом, что живет по соседству, – тихо сказал Мик Девин Биллу Нейсмиту, – готов поспорить, кирпичи тут ни при чем: ее венерин волос засох давным-давно, потому что его никто не удобряет!
Не переставая громко ворчать, хозяйка исчезла в доме, а через несколько секунд рабочие услышали, как она энергично полощет горшок в туалете, затем спускает воду в унитазе и вешает горшок на крючок.
– Матерь божья, в карьере, наверное, трава уже зеленее, чем на лугах, – заметил Гарри осклабившимся товарищам.
– Странно, как она его еще не затопила, – ухмыльнулся Билл.
– По-моему, она слегка того, если хотите знать мое мнение, – сказал Мик. – У нее в доме два нормальных толчка, а она все в ночную вазу мочится. И это в наше-то время.
– В ночную вазу? – переспросил Тим Мелвилл.
– Да, дружище, именно так. Эта штука, которую каждый вечер ставят возле кровати, очень коварная: когда в спешке встаешь с постели, непременно попадешь в нее ногой, – объяснил Гарри и посмотрел на часы. – Так. Сейчас должна подъехать бетономешалка. Тим, ты иди встречай ее, а потом возьми из пикапа большую тачку и начинай подвозить нам раствор, ясно?
Тим Мелвилл с улыбкой кивнул и затрусил прочь.
Мик Девин, все еще размышляя о причудах хозяйки и рассеянно глядя ему вслед, вдруг расхохотался.
– О! У меня отличная идея! Слушайте, парни, во время перекура подыграйте мне, и, может, нам удастся просветить Тима насчет горшков и прочей фигни.
Глава 2
Мэри Хортон скрутила длинные, очень густые волосы в привычный пучок на затылке, для верности воткнув еще пару шпилек, и окинула взглядом свое отражение в зеркале – без радости, без сожаления и даже без особого интереса. Зеркало было хорошего качества – не льстило ей, не искажало внешность. Приглядись мисс Хортон к себе внимательнее, увидела бы невысокую коренастую немолодую женщину с гладко зачесанными назад бесцветными, как хрусталь, седыми волосами и квадратным суровым лицом с резкими, но правильными чертами. Косметикой она не пользовалась, считая, что тешить свое тщеславие – пустая трата времени и денег. Глаза темно-карие, взгляд цепкий, настороженный, придирчивый. Обычный наряд мисс Хортон, который ее коллеги воспринимали как нечто среднее между военной формой и монашеским облачением, состоял из накрахмаленной белой рубашки, застегнутой на пуговицы под самое горло, подогнанного по фигуре строгого полотняного пиджака и юбки ниже колен, широкой, чтобы не задиралась, когда садишься. На ногах – плотные компрессионные чулки и черные, со шнуровкой, туфли на массивных квадратных каблуках.
Обувь всегда была начищена до блеска; на белоснежной рубашке – ни пятнышка, ни крапинки; на безукоризненно отутюженном полотняном костюме – ни единой складки. Мэри Хортон стремилась – до одержимости – в любое время дня и ночи выглядеть безупречно. Молодая женщина, которая помогала ей по работе, клялась и божилась, что мисс Хортон, прежде чем воспользоваться туалетом, аккуратно снимает
