отступали.
Лоретта вошла в гостиную первой и сразу направилась к буфету за бренди, а герцог – к камину, поворошить угли.
– Сожалею, что вам приходится самому этим заниматься, – посетовала Лоретта.
Солан обернулся и, усмехнувшись, произнес:
– Хоть мне и нечасто выпадает возможность заниматься удовлетворением собственных потребностей, я получаю истинное удовольствие от процесса. Когда видишь, как раскаляются добела угольки, что едва тлели, испытываешь ни с чем не сравнимое удовольствие.
Едва ли герцог имел в виду те угли, что горели в камине, подумала Лоретта, но предпочла не высказывать свои мысли вслух. Передавая герцогу бокал, она очень старалась не коснуться его, и ей это удалось. Слишком остро ей помнились те ощущения, что вызвали соприкосновение их пальцев, и она боялась повторения.
– Спасибо, – сказал герцог, принимая из ее рук бокал.
Лоретта посмотрела в окно. Буря не утихала. Дождь со снегом бил в стекла, слышалось зловещее завывание ветра. Хорошо, что герцог нашел мальчика и они оба сейчас здесь, в доме, в тепле. Ей вдруг стало зябко, и она, поежившись, потерла ладонями плечи и подошла поближе к огню.
– Я все спрашиваю себя, что он делал здесь, в глуши, где нет ни одного дома на мили окрест. Иногда к нам, правда, забредают цыгане и просят подаяния, но чтобы мальчик… Может, он от кого-то убегал и заблудился? – Лоретта повернулась к герцогу лицом и спросила: – Вам удалось его о чем-нибудь расспросить?
– Нет. Сначала он все пытался вырваться, а потом потерял сознание.
– Как вы думаете, не мог ли быть с ним кто-то еще? Не случилось ли так, что они потеряли друг друга и сейчас кто-нибудь бродит по лесу под дождем? Может, родственники? Не стоит ли поискать?
– Нет, мисс Квик, я не думаю, что в этом есть смысл. Наверняка я сказать не могу, но считаю маловероятным, что у мальчика есть родня. Если судить по его виду, о нем давно никто не заботится. Скорее это уличный мальчишка, каких немало в Лондоне, беспризорник.
– О нет, ваша светлость, я не хочу даже думать, что это так. Мне было больно смотреть на него, такого беспомощного, замерзшего, худого.
Герцог взял ее за плечи и, развернув лицом к себе, с нажимом в голосе сказал:
– Вам надо выпить хотя бы глоток.
Он поднес бокал к ее губам, но она отстранилась.
– Нет, что вы, я не могу.
– Можете. Вы замерзли. Бренди вас согреет и успокоит.
– Со мной все в порядке. Просто… он показался мне таким одиноким и несчастным. – Лоретта опять увидела перед собой мать на смертном одре: бледную, измученную непрерывной болью – и добавила: – Я не могу смириться, когда кто-то страдает.
– Пейте, – тихо приказал герцог, и ей пришлось разжать губы и сделать глоток.
Трудно сказать, что подействовало на нее сильнее: алкоголь или то, что она пила из бокала герцога, который он держал в руке, – но когда он тихо произнес: «Еще глоток», – подчинилась, не раздумывая.
– Невероятно!
