шло, но и полностью исключить его в далекой, или же, относительно близкой перспективе, не взялся бы ни один мало-мальски опытный трихолог. Впрочем, положение мог бы спасти какой-нибудь трихологический консилиум… Допускаю, что обсуждали бы там не катастрофическое состояние убывающих волос, а, скорее, прощупывали все возможные способы по сохранению достойного лица упомянутой области медицины. Как? Да очень просто! Одна сторона консилиума стала бы утверждать: о-о-о, разве можно было так варварски относиться к своим волосам? Увы, время упущено и, кажется, сделать уже ничего невозможно! Другая, напротив, будет совершенно не согласна с предыдущей, пессимистичной точкой зрения: нет-нет, непременно все будет хорошо, нужно только запастись терпением! Третья сторона (и весьма вероятно наиболее многочисленная) не стала бы принимать ни первую, ни вторую точку зрения, но, скорее всего, выставила бы перед собой крепкий щит осторожных суждений и слов:
– Ну, конечно, нет ничего невозможного… Однако, всякое, всякое может случиться. Да-да, может произойти любая неожиданность. Не исключено, что эта неожиданность совершится совершенно неожиданно. Возможны ли чудеса? Разумеется, конечно, очень даже возможны… Возможны ли ухудшения? Хмм, ммдаа, нууу, это зависит от множества, множества мельчайших причин и обстоятельств, не зависящих, собственно говоря, от медицины. Это и внезапная перемена внешнего атмосферного давления; и возможное ухудшение (равно как и улучшение) внутреннего самочувствия больного; это и сквозняки, жара или холод, чрезмерная сухость или высокая влажность; это и отсутствие благоприятных или же присутствие нежелательных микроорганизмов, впрочем, бывает достаточно и незначительного недостатка, как и едва заметного избытка вышеупомянутых bacillum3. Ничего! ровным счетом ничего нельзя исключать…
Похоже на треп искушенных финансистов, обращенный к некоему олуху, который совершенно ничего не смыслит в финансовой области: крайне важно указать на все варианты – что-то обязательно произойдет. Ладно, ладно, продолжим оттуда, где остановились: голова в некоторых – пока ещё немногих – местах начала лишаться волос и приобрела относительную гладкость… А ещё был мясистый нос, губы под ним, над ним – глаза; по бокам головы, слева и справа, выпячивались округлые уши. Да! на носу были очки, которые, крепко ухватившись дужками за уши, прикрывали упомянутые уже глаза. Правильнее было бы сказать: помогали глазам, ибо прикрывают глаза скорее очки, оберегающие их от солнечного света, а эти, вероятно, были обретены в результате рано развившейся тяги к чтению, и предназначены были выполнять совершенно иную работу: возмещать зрению утраченную зоркость, ибо вернуть ее в первозданном виде таким ветхим способом невозможно. Почему очки? Зачем они? О, это совершенно необходимый атрибут для лица, которое хочет казаться исполненным знаний, образованности и, разумеется, ума. Без них не могу себя представить… О них, об этих столь близких мне (во всех отношениях) стекольцах,
