без оной, как сегодня. Ясно как день: ежели из-под простыни, прикрывающей труп на холодном столе прозекторской, проглядывает кончик багрового, как червяк, шва, тянущегося от ключиц к паху – данное тело больше не встанет. Не шелохнётся. Не вздохнёт. Никогда. Потому что затруднительно всем этим заниматься без изъятых внутренностей, даже если забыть о вмятине на лбу, оставленной свинцовым набалдашником трости бывшего армейского бригадира. Поэтому когда вдруг окончательно мёртвое – без сомнений, абсолютно, бесспорно мёртвое – тело открывает мутные глаза и начинает выдавливать из себя жуткие звуки, хрипя при попытке вдохнуть, ибо физиология есть физиология, и без воздушной струи, колеблющей голосовые связки, говорить не получится; когда хрустят челюстные суставы, подёргиваются губы в попытках артикуляции, шевелится за зубами вспухший синий язык… это настолько страшно даже для видавшего виды немолодого врача, что смысл откровений с того света воспринимается не сразу, затмеваемый отвращением и суеверным, всколыхнувшимся откуда-то из бездн сознания, ужасом.
Высочайший Указ, особо регламентирующий права и обязанности некромантов, защищая душевное здоровье подданных Соединённого Королевства, разрешал проводить манипуляции с не-живыми, пусть даже с согласия родственников, лишь в отсутствии последних. Теперь-то Элайджа Диккенс знал, почему. Не всякая психика выдержит подобное испытание.
Прервав хождение по закутку, профессор подсел к столу и уставился на лист гербовой бумаги, заполняющийся идеальным каллиграфическим почерком. Ассистент некроманта виртуозно владел не только скальпелем и жезлом, но и пером; однако оформлял протокол вскрытия и допроса с таким выражением скуки и равнодушия на лице, будто лично ему смертельно (вот каламбурчик-то, да?) надоела вся эта рутина… Диккенс содрогнулся. Может статься, и впрямь надоела. В конце концов, у каждого своя работа, которая, порой, доводит до чёртиков. У этого молодчика – своя, не слишком-то приятная.
…У особого отдела недавно созданного полицейского управления – своя.
Туда и пойдёт оригинал оного протокола. Копия же останется для личного контроля у самого Великого Магистра, ибо Орден Полнолуния следит за чистотой рядов Одарённых и не позволяет использовать магию во зло. Нынешний же случай – вопиющее преступление. На посмертном допросе Джон Хаслам признался, что за безымянной девицей он присматривал ещё в Бэдламе, чтобы при первых же признаках просветления ума по-тихому с ней расправиться. Но вроде бы надобности в том так и не случилось. На всякий случай Хаслам во время своих дежурство просто не доносил ей еду – «забывал» то о завтраке, то об обеде, и без того скудном. А тихенькой девице, похоже, было уже всё равно. Чуть-чуть – и «прибирать» не пришлось бы, сама бы сдохла от голода… Но вот здесь, в госпитале ни с того, ни с сего пошла на поправку. Хуже того: недавно ему показалось, что она стала его узнавать. И тогда он решил: пора…
Но почему-то не доделал дела. А его нужно было непременно завершить. Иначе хозяйские
