в роговой оправе, из-за которых он стал еще больше похожим на того самого, известного американского писателя.
Наклонившись, и сощурив глаза, Джек всматривался куда-то в грудь Витяя, при этом пальцем двигая очки вдоль переносицы. – Думаешь, стоит оставить как есть?
Витяй снова попытался кивнуть, но разумеется услышал только скрип клейкой ленты. Джек разогнулся и, сняв очки, стал слюнявить во рту кончик дужки.
– Да… пожалуйста Джек… оставь ее. Оставть меня… в покое…
– Да? Хм… Я ведь аккуратно.
– Нет, – вскинулся Витяй, – Джек, пожалуйста…
– О боже, что ты заладил пажалусто, пажалусто. Ты мужик или кто?
Упёршись ногой в левую Витькину грудь, Джек ухватил шляпку винта плоскогубцами и потянул на себя.
4
В наступившей темноте, Витяй обнаружил себя лежащим на поле боя.
Ему снилось что он древний воин, что смотрит он в небо, из которого растет – упираясь в его собственную грудь – древко стрелы с растрепанным перьевым хвостом.
В пасмурное небо вздымаются клубы дыма, и время от времени слышатся стоны раненых. Спиной он чувствует холодную землю и тяжёлую конскую поступь, и, судя по частоте звуков, всадников трое, хотя, возможно, одного или двух коней ведут под уздцы. Спустя небольшое время конский топот остановился у него над головой, и оттуда же возникла голова в шлеме. Шлем оказался как у русского богатыря, заостренный кверху, как винный бокал с обломанной ножкой и отчеканенным спереди словом «Ленинград». Потом голова сместилась вправо, перевернулась и Виктор Иванов, великий воин, улыбнулся. Богатырем оказался Чувак Джек, с сильно заросшим худощавым лицом и потрескавшимися губами.
– Привет, киса! – сказал он. Беззубый рот растянулся в ухмылке, а из трещин на губах засочилась кровь. – Я аккуратно, дружище! Будь мужиком! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
Он смеялся, а сам в это время ухватился рукой за древко стрелы. И тогда Витяй закричал. Только кричать он и мог, и больше ничего. От воплей лицо Джека пошло трещинами. Отдельные куски стали отваливаться как части облупившейся штукатурки, за ними последовали нос, губы, оставляя после себя тёмную треугольную дыру и оскал черепа. Но из глазниц его продолжали смотреть глаза, голубые как само небо, а из пасти все ещё слышался скрипучий смех:
– Я аккуратно, дружище! Будь мужиком! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
5
Джек сидел на корточках и совал Витяю под нос флакончик с нашатырем.
Ну как, киса, нравится?
Хотелось сказать что-нибудь едкое, но сил у Витяя оставалось лишь на редкие хрипящие вдохи и выдохи. Казалось вместе с куском его плоти из груди у него вырвали всю злость накопленную в течение жизни. Теперь он вспомнил ту фразочку, что вслезах бросала ему мать, когда он приходил домой пьяным. Кажется, речь шла об очищении через страдания. Не дай богтебе постичь такое очищение!
Но бог видимо дал… Отвесил с излишком!
Тем временем Джек поднял вверх пластиковую
