было не так уж важно. Отдышавшись он сделал это ещё раз, а потом ещё и ещё, много раз.
До лестницы оставалось совсем не много, три метра или вроде того. Витяй слабо себе представлял, что сделает потом, когда до неё доберётся. Не всё ли равно? Когда он окажется там, нужные мысли наверняка придут сами собой. И он выберется отсюда, как выбирался из многих других передряг…
Сверху скрипнула и открылась дверь. На пол у подножия лестницы упал прямоугольник света, и в нём, словно в театре теней, показался человеческий силуэт. Мужской голос еле слышно напевал по английски «It’s My party», а судя по интонации, рот у певца был до отказа набит едой.
Как бы то ни было, размышлять Витяй тут же перестал.
Сначала из потолка показались идеальной чистоты высокие армейские ботинки. Наблюдая как они беззвучно опускаются на ступеньки, Витяй заметил, что лестница обита толстым слоем войлока, очень похожим на материал для звукоизоляции. И это, учитывая всю ситуацию, наводило на мысли куда более мрачные.
Человек сошел с лестницы и, повернувшись всем корпусом в Витькину сторону, остановился. Чёрные военные штаны заправлены в ботинки; чёрная куртка со множеством карманов, больших и маленьких; чёрная бейсбольная кепка с вышитым красными шелковыми буквами названием рок-группы. Он ничем почти не отличался от той тени, что плясала на полу минутой раньше. Ничем кроме Хемингуэевского лица, вся нижняя часть которого скрывалась за густой бородой и усами, и голубыми глазами, вероятно теми же самыми, что раньше, в салоне машины, показались ему серебристыми точками.
Бородатый и вправду жевал. В одной руке он держал бутерброд, в другой, жестяную кружку, вроде тех, что продаются в «Экспедиции» в комплекте со спиртовками. Весь облик этого ублюдка светился добродушием. Он ухмылялся, чавкал и мурлыкая под нос песенку смотрел на Витяя так, точно они вдвоем прохлаждались на пикнике.
– Ну что уставился, хрен ты моржовый?
Что бы сказать это Витяю потребовалось вобрать в легкие побольше воздуха и до боли напрячь мышцы на животе, но к сожалению (а может и к счастью), из-за полоски скотча на лице вылетело хотя и громкое, но совсем не разборчивое мычание.
Тише, киса, – сказал бородатый, и одновременно в растительности на лице образовалась горизонтальная трещина, оголившая два ряда безупречных зубов и розовый язык. – Осталось совсем чуть-чуть.
Человек продолжал стоять над ним, время от времени откусывая кусок черного хлеба с мясом и отхлебывая из кружки. На секунду он отвел глаза в сторону, потом снова уставился на Витяя, и было в этом движении глаз что-то, говорившее о смущении, или лёгком замешательстве. Он как будто ждал, чем закончится неловкая ситуация и напоминал этим молодого и неопытного интерна, не слишком довольного поведением пациента, но не имеющего права как-либо проявить эмоции. Вот только у Витяя от этого взгляда озноб пробежал по всему телу, ибо глаза эти вдруг стали пусты и неподвижны, как у дикого и безумного
