посыпали крупные хлопья снега, и отголоски оборванной трагедией жизни зазвучали еще печальнее.
У Этайн закололо в боку. Она начала спотыкаться. Ей было не сбежать от погони; она не знала этой земли, и ее шансы на спасение таяли: в любой момент она могла наткнуться на скрытое от глаз укрепление. Но она была свободна – и умна: может быть, там, где не справилась Этайн, преуспеет юный ревнитель веры брат Эйдан.
Этайн обошла руины, глубоко дыша и пытаясь успокоиться. Снегопад усилился; снежинки приставали к коричневой шерстяной сутане, которую было не отличить по крою от облачения бенедиктинского монаха. Девушка подняла капюшон, скрывая под ним худое лицо, и спрятала ладони в широкие рукава. Шаг стал медленным и размеренным, будто она прогуливалась по своей родной обители.
Пройдя через возможный вход дома, Этайн подняла взгляд. Прорвавшийся вдруг сквозь тучи свет утреннего солнца озарил центральный столб и прибитую к нему перемычку, сотворив подобие священного распятия. Этайн остановилась. В ее сердце вспыхнула надежда. Девушка перекрестилась, опустилась коленями на поднявшийся в воздух снежный пух и начала молиться.
В этой позе и нашли ее даны.
Они вышли с охотничьей тропы на поляну и разошлись: старик повел за собой трех своих родичей в грубых домотканых рубахах коричневого и желтого цвета. Двое держали в руках топоры, а самый молодой, если судить по жиденькой светлой бороде, нес лук с широко натянутой тетивой. Они ждали, что след вора поведет их дальше, что он станет искать себе убежища. Но не думали, что найдут молившегося на листве монаха…
Молодые воины вопросительно переглянулись, а затем посмотрели на старика. Седобородый вытащил меч и положил его плашмя себе на плечо. Он сделал остальным знак не двигаться и медленно приблизился к коленопреклоненной фигуре.
– Эй, ты, – окликнул он. – Я видел, как ты убегаешь прочь от моей лодки. Ты богопротивный вор?
К чести Этайн, в ее голосе прозвучала уверенность праведника – того, чья христианская вера служит ему надежным доспехом. Она подняла взгляд, смахнула с ресниц налипшие снежинки.
– Я лишь бедный сын Христа, брат мой. Я заблудился в этой глуши и ищу путь в Роскилле.
– А я говорю, что ты лживый вор, – ответил дан. – Мои глаза еще меня не подводят, и я видел, как ты убегал с побережья. Бросив лодку, которую украл из моей деревни на том берегу. Я никому не позволю у меня красть! Не у Хрольфа, сына Асгримма!
Этайн кивнула.
– Ты видел меня, Хрольф, сын Асгримма. Но твоей лодки я не крал. Ее разбили?
– Нет.
Раздался шелест одежды – Этайн встала и оправила сутану.
– Тогда вместо того чтобы искать мести, добрый Хрольф, может быть, вознесем хвалу Всевышнему, что он благополучно вернул тебе твою лодку?
– Не верю я ему, – пробормотал другой дан. – Слишком ласковый, даже для монаха!
– Помолчи, Эгил. – Старик пожевал губу.
