Ее обитательница рыдала в темноте.
Стефани заставила себя пересечь коридор, чтобы зайти к плачущей девушке. Она постучала в дверь.
– Привет. Пожалуйста. Мисс. Мисс, пожалуйста. Могу я помочь? – Она снова постучала раз, затем второй, и отошла назад.
Но девушка была неутешна, неостановима, и голос соседки ее не отвлек.
Стефани решилась на еще одну попытку и сказала двери:
– Я просто хочу, чтобы вы знали, что можете со мной поговорить. Если хотите. Я живу в этом же коридоре. В комнате напротив.
Девушка начала говорить, но не с ней и не по-английски. Кажется, по-русски. Язык был таким же сложным и быстрым, как русский, разговоры на котором она раньше слышала; слова с трудом пробивались через всхлипы.
– Английский? Вы говорите по-английски?
«Просто открой дверь, – хотела крикнуть Стефани. – Мы можем общаться взглядами, выражениями лиц. Я даже обниму тебя. Только перестань, пожалуйста. Это чересчур… чересчур для меня…»
На улице гавкнула и прыгнула на всю длину цепи собака Драча.
Внутри дома, двумя этажами ниже, послышались громкие шаги, выбившие стремительную дробь из паркета.
Шаги поднялись по лестнице на второй этаж. Потом начался шумный, спешный подъем к площадке третьего.
Стефани не двигалась, не знала, что делать. Пусть и заинтересованная появлением нового жильца, она пугалась стремительной и громкой природы движения, которая также намекала, что вызвано оно было отчаянием девушки.
С щелчком погас свет. Стефани повернулась к выключателю, но смогла только прикрыть рот, из-за… чего? Движение воздуха. Неожиданный запах… что это такое? Пот? Застарелый мужской или животный пот.
Она выдохнула, чтобы изгнать зловоние из легких. Вспомнила грибной запах, который чувствовала, усевшись в автобусе позади мужчины, не имевшего никакого представления о личной гигиене. В том, что она чуяла здесь, присутствовало злое возбуждение, порожденное дурным норовом и выпивкой. Этому сопутствовало внезапное отвратительное ощущение, будто она извивается в поросших густым волосом руках, не в силах вдохнуть. Она не знала, почему вообразила такую картину, и была слишком перепугана, чтобы понять, но казалось, что смрад гнало по дому целеустремленное, мускулистое насилие.
Горячая животная вонь, в которой теперь чувствовалось еще и заболевание десен, заместила аромат старого необработанного дерева с такой полнотой, что Стефани засомневалась, существовал ли вообще запах пустот под половицами.
Инстинкт подсказал ей, что если она сейчас же не вернется в комнату и не запрет дверь, что-то ужасное и, возможно, непоправимое случится с ней этой же ночью. Мысль была иррациональной, словно Стефани опять стала девочкой, бегущей по лестнице к спальне, настолько убежденной, будто за ней кто-то гонится, что зачастую слышала шаги за спиной. Но она быстро заскочила в свою комнату и навалилась на дверь
