на рейс – перейдешь работать почтальоном! – засмеялась Ольга.
Безлюдные в ранний час улицы казались шире и длиннее, нежели днем, когда по ним взад и вперед сновали люди, машины.
За универмагом Вислов свернул на площадь и увидел, что аэропортовский автобус делает разворот. Степан замахал руками, припустился вдогонку автобусу, и тот притормозил, гостеприимно распахнул дверцу. Степан влетел в автобус, плюхнулся на сидение рядом с Жилиным.
– И я в твои годы опаздывал, – глубокомысленно заметил штурман и подмигнул заполнившим автобус работникам аэропорта. – Тоже ночи были короткими, все никак во время не укладывался. Это только у нас железный график, а в любви его нет и быть не может – в любви все происходит без графика.
Вокруг засмеялись, и Вислову пришлось отшучиваться.
До заполярного Нарьян-Мара летели больше трех часов. Пассажиры вначале жаловались на холод в салоне, кутались в воротники, не снимали перчаток, но когда включили отопление и стало почти нечем дышать, хором зажаловались на возникшую парилку.
Под самолетом проносилась грустная тундра, где делала первые робкие шаги короткая весна. Изредка появлялись болота с чахлыми деревцами, полоски замерзших речушек, впадающих в Печору.
Степан слушал в наушниках эфир и вспоминал, как над ним подшучивал экипаж, зная, с кем в Архангельске встречается бортрадист, отчего не ночует в ведомственной гостинице. «И командир, и штурман лезут в душу с советами, будто без них не смогу сам разобраться в личной жизни. С Ольгой во всем честен – ничего не обещаю, да она и не просит, не пытается захомутать. Экипаж считает, что вожу девушку за нос, осуждает…»
В наушниках, перекрывая другие шумы, радиопомехи, послышались знакомые позывные.
– Ненцы просят поторопиться, погода у них шалит, характер показывает, опасаются, что при пурге мы обратно вернемся, – доложил командиру Вислов.
– Успеем, – невозмутимо ответил Глебов, всматриваясь в приборную доску.
– Как-нибудь, не впервые, – добавил Жилин, третий член экипажа смешливый Юркин сказал:
– Раз идет пурга, знать, нам загорать.
Пургой в Нарьян-Маре и не пахло – небо было чистым, сквозь облака несмело светило солнце, не уходящее с небес до осени, но Жилин, как заправский морской волк, намочил во рту указательный палец, поднял его и изрек:
– Как пить дать, сидеть тут, чтоб меня женщины не любили.
– Не каркай! – потребовал Глебов и всмотрелся в небо.
– Могу на спор пойти, – Жилин заломил на затылок фуражку. – Ставлю дюжину пива. – Видя, что товарищи не прореагировали на предложение, обиделся: – Когда погода сабантуй справляет, я ни при чем.
Штурман обладал удивительной способностью ни при каких обстоятельствах не терять присутствия духа. Когда удивлялись его вечному спокойствию, ссылался на крепкие нервы, на что Глебов возражал:
– Не
