прочитать мне по телефону какое-нибудь стихотворение бесхозного нашего скитальца. Василий отказался: «Выйдешь из больницы и читай сколько влезет». С чтением стихов Ананко у меня всегда возникали проблемы. Вроде бы и живопись яркая, и интонация не хилая, и правда нигде не нарушена, и образность – дай бог каждому, – неоспоримый талант! – но зачастую самые главные, несущие рифмы оказываются такими небрежными и приблизительными, что трудно было скрыть досаду.
Серёжа Васильев взвился бы сейчас: «При чём здесь рифма?!» Да, рифма – дело десятое, но слух-то раздражается. Разве я не понимаю, что значит быть поэтом? Но слух-то раздражается…
Чуть картавящий, грассирующий Ананко стихи свои выговаривал ярко, правильно ставя акценты. Слушая его, я сама себе удивлялась: отличные стихи! Нормальные рифмы! И чего это мне померещилось? Но с листа читалось по-другому.
Весь 2011 год оказался для него особо тяжёлым, а ведь начинался с такого прекрасного подарка: Пётр Зайченко подарил ему черный концертный костюм к юбилею! Мы нарядили Сашу и залюбовались: худоват, измождён, а хорош! Через несколько дней в подаренном костюме Ананко вошёл в писательский бар, и все ахнули. Где можно было так вываляться, так загубить ценную одежду? В ответ прозвучало молчание, можно было и не спрашивать. А потом он совершенно ужасно повредил руку. Кисть и запястье распухли и угрожающе посинели, словно по ним обухом топора колотили. С такой рукой он проходил несколько месяцев, отвечая на испуганные вопросы всегда одинаково: «Ничего страшного, это просто ушиб». – «А у врача-то был?» – «Был. Советуют носить руку на перевязи». И я опять позвонила Наташе. Она гневно ответила: «Вы – писательская организация, вот и лечите его. Может, в какой дом престарелых его примут!» Слава богу, Сашу Ананко приняли в дом престарелых, и он в относительном покое прожил последние месяцы. Правда, постоянно просил покурить и высказывал желание сбежать на волю.
Милосердная дочь часто навещала его, приносила фрукты, сигареты, минеральную воду. И заметила однажды, что отец теряет адекватность восприятия окружающего мира, путается в коридорах, не очень связно говорит.
Мой Макеев с юности дружил с Ананко. В 1966 году они оба стали участниками областного телевизионного конкурса молодых поэтов. Победил Макеев, но на дружбу это не повлияло. Саша ездил к Василию на родину, в Клеймёновку. Им даже с поезда пришлось прыгать. А когда я училась в Москве на ВЛК и присылала мужу с поездом продовольственные передачи, Ананко обязательно оказывался среди счастливчиков, встречающих посылку. Пировали они знатно на московских харчах! Однажды я спросила Василия, почему так произошло в жизни Ананко? Может, его мало в семье любили, женщины сторонились? Он рассмеялся: «Да ты что! Ананко был орёл, красавец. Дамочки по нему вздыхали тайком». В это верилось с трудом. Я чаще видела Александра не в лучшей форме. А в последние годы – и говорить нечего. Хотя на молодых фотографиях, в белой рубахе при бабочке, он выглядел очень импозантно. А если к этому прибавлялось «поэт» (в 60-е-то годы!), то можно себе представить… И ещё одна деталь:
