их стае. Мандариновый Джо, старый знакомый! Интересно, узнает ли он меня. Это может пригодиться, если дадут сказать хоть слово. Волосатый монстр выбирает следующую жертву, поочередно тыкая в нас с Петровичем кривым пальцем, как в детской считалочке. Боевиков насмотрелся, сволочь. Если он выберет не меня, а Петровича, я проживу еще минут двадцать. Тело каменеет от напряжения, уши жадно ловят частушки. Я мысленно пропеваю каждое слово:
Я вчера с интеллигентом
Е**лась на завалинке.
Девки, пенис – это х**,
Только очень маленький.
Ангажемент на роль гармониста в доме культуры консервного завода я, ныне повышенный до звания товароведа, получил штыряя – играя по вагонам на аккордеоне в электричке «Москва – Тверь». Заместителя директора впечатлило мое исполнение «Мурки», кроме того, их штатный гармонист Ипполит Иванович ушел в запой. В отделе кадров подозрительно повертели в руках диплом консерватории и взяли на испытательный срок. Я даже не смог обидеться. Когда вся страна продает и покупает дипломы, проверить их подлинность можно только в бою. Да и что такое диплом в 1992 году? Он годился только для почесывания в труднодоступных местах.
А как мечтали об этом дипломе понаехавшие в Москву толпы юных талантов. Удивительное было время, когда курсы валют менялись быстрее идеалов. Удивительное и короткое. Через пару месяцев выжившая в конкурсе десять человек на место «могучая кучка» разделилась на три лагеря. Идеалисты – рыцари скрипичного ключа, сохранившие любовь к музыке и веру в профессию, возмечтали «сесть» в оркестр. Ездить на зарубежные гастроли и жить на сэкономленные суточные. Суточные выдавались в СКВ (свободно конвертируемой валюте). Неидеалисты быстро «расселись» по ларькам,– торговать ликером «Амаретто» польского разлива и спиртом «Рояль». И те, и другие мечтали «сесть» в кабак. То есть играть в ресторанном ансамбле. Это позволяло за удачный вечер заработать сумму, равную суточным длительных зарубежных гастролей или же зарплату торговца в ларьке за месяц. Мне повезло оказаться в числе кабацких сидельцев.
– Гдэ кансэрва, сука? Гдэ кансэрва? Гдэ, сука, кансэрва?
Наш ресторанный «Квартет имени денег» бурлил страстями похлеще Датского королевства времен Гамлета. Гитарист Эдик пел только «фирмУ» – песни на всех языках, кроме русского, и презирал клавишника Толика, который пел исключительно «совок» – композиции отечественных авторов. Солистка Люба когда-то была женой Эдика, потом Толика, теперь снова Эдика и пела все. Меня они нашли в переходе метро «Тверская» – «Пушкинская». Я играл французские вальсы-мюзетты, – это перекликалось с кухней ресторана, и пел уголовные песни, что соответствовало запросам публики.
Прослушивание нашего разношерстного квартета проводил лично хозяин ресторана – мандариновый магнат из бывшей союзной республики с труднопроизносимым именем. Я сыграл «О, Paris», Толик прохрипел что-то из «Машины времени», Эдик промурчал «Love me tender», Люба простонала песню про паромщика. Мандариновый
