орал почем зря, а пригнулся или, еще лучше, встал на четвереньки! А то нарвешься не ровен час на снаряд, и хана нам всем!
Предложение встать на четвереньки меня несколько покоробило. Но поскольку сам северянин тоже скрючился сейчас под станиной ДБВ в не слишком гордой позе, то я на него не обиделся. И безропотно опустился перед штурвалом на колени – так, чтобы не маячить в окнах и в то же время продолжать следить за дорогой и за врагами. А они тем временем выпустили в нас еще полдюжины снарядов, но не проскочили, как прежде, на бреющем полете мимо, а, сравняв с истребителем скорость, повисли над ним.
От непривычного и устрашающего зрелища у меня затряслись руки и застучали зубы. Даже когда по «Гольфстриму» колотили сверхзвуковые снаряды, это было не так жутко, как сейчас – когда у меня над головой маячила, покачиваясь, махина величиной с небольшой бронекат! Вихри, на которые она опиралась, выглядели такими тонкими, что невольно приходила на ум допотопная легенда о дамокловом мече. Только в ней тяжелый меч был подвешен на конский волос, а в нашем случае машина весом в десяток тонн опиралась лишь на воздушные потоки. Да и те были чересчур странными: не достигали земли, не поднимали пыли и вообще не походили на вихри, способные нести по воздуху столько иностали.
Я уже стоял на коленях, но от страха невольно пригнулся еще ниже. И очень даже кстати, потому что вертящиеся на консолях стрелки навели стволы своих пушек на рубку и выстрелили в нее четыре раза подряд…
Хорошо, что стрельба велась именно под таким углом и что пол рубки был сделан из более тонкого металла, чем мостик и палуба. В противном случае четыре снаряда срикошетили бы в стены и в потолок, от них – неизвестно куда, и разнесли бы тут все в хлам. А также размазали бы меня ровным, тонким слоем по всей рубке. Но болванки ударили в пол и, пробив его, застряли в нем так же, как в борту строймастера.
Про встряску, что при этом разразилась на мостике, и говорить нечего. И прежде каждое попадание снаряда в «Гольфстрим» отдавалось у меня в голове пудовым молотом. Когда же сразу четыре таких хреновины прошибли пол рядом со мной, у меня от их ударов, кажется, едва не повыскакивали из десен зубы, а мозги чуть было не проломили изнутри черепную коробку. Вдобавок трясущийся пол отшиб мне обе коленки, что, правда, в тот момент я почти не почувствовал.
Ошарашенный, дрожащий, еле-еле дышащий от страха и не верящий, что до сих пор жив, сейчас я меньше всего хотел высовываться из окна и смотреть на палубу. Однако я еще помнил, что мы готовились к абордажу и что перед этим я кое-что пообещал Сандаваргу. Вот только смогу ли я сдвинуться с места и отдать механикам нужную команду – большой вопрос…
Впрочем, не все сразу. Первым делом надо встать и оценить обстановку. Не поднимаясь с колен, я лишь разогнул спину и, выглянув из-за штурвала, окинул беглым взглядом палубу и нависшую над ней «галошу».
И вовремя! Подъемники летучего корабля опустились ниже уровня наших бортов, а оба стрелка, отцепившись
