виделись каждый день. Погода стояла переменчивая, как и всегда в это время: февраль в Раздольном – это уже начало весны. Днём подтаивало и начинало капать с крыш, у южных стен домов образовались прогалины, в которых, под пожухлой прошлогодней травой, уже обозначились зелёные ростки. Но влажный ветер был холодным, и Вера Сергеевна велела Саше звать Славика в гости:
– Погода самая простудная, лучше уж сидите дома! – притворно ворчала она.
Славик сперва был скован, но, когда Вера Сергеевна напоила его чаем с оладьями и вареньем, оттаял.
– Пойду, прилягу! – сказала бабушка и тактично удалилась в спальню, а Саша увлекла Славика в гостиную и закрыла за собой дверь.
Это были восхитительные и мучительные безмолвные часы, когда они говорили друг с другом только глазами, поцелуями, прикосновениями. Поцелуи уже не могли утолить их желания, и от последнего шага их удерживала только близость бабушки, которая, конечно, никогда бы не вошла к ним, но…
Сколько раз потом Саша горько пожалела, что сдержала себя и его и не позволила этому случиться! В мае пришло последнее письмо от Славика. Она недоумевала: это письмо было полно нежности и не предвещало разрыва. Бесплодно прождав месяц, Саша позвонила Букину. Тот ничего не знал.
– Я же последний раз говорил с ним ещё в феврале, когда он был здесь, а писем он мне не пишет, – сказал он, но обещал спросить у матери Славика.
Сама не своя от беспокойства, Саша ждала звонка. Лёшка позвонил на другой день, но не сообщил ничего нового: мать говорит, что у него всё нормально, учится. Всё что угодно лучше, чем неизвестность! Саша наступила на горло собственной гордости и разыскала сестру Славика, которая училась в соседней школе «со спортивным уклоном».
– Понятия не имею! – беззаботно отвечала та. – Он иногда звонит, и они с мамой о чём-то разговаривают. Спроси у неё.
Этому совету Саша не последовала. Кто она такая, чтобы приставать к малознакомой женщине с вопросами о её сыне? Она даже не знала, было ли известно той об их со Славиком романе.
И она стала тревожно ждать каникул. Ведь на каникулы-то он приедет! Даже если всё кончено, она хотела знать об этом наверняка.
Но он не приехал. Больше того: Чех вообще исчез с экранов радаров, как сказал Букин. Никто не знал о нём ничего, а мать продолжала хранить молчание.
С этим нужно было как-то жить. Была ещё хрупкая надежда узнать что-то на месте – когда она поедет сдавать экзамены в Питер. Но при мысли о Питере Саша чувствовала теперь только страх, так как подозревала: что бы она ни узнала там, это вряд ли принесёт ей утешение. Она забросила занятия и утратила к ним всякий интерес. Собственно, она утратила интерес ко всему, безразлично ответив матери и бабушке, что никуда не поедет и поступать не будет.
Лето, необычно жаркое даже для этих мест, тянулось томительно. Раздольный плавился в его лучах, тонул в зыбком,
