она, мать, умывает руки, – бабушка избегала говорить о Саше. Елена Степановна звонила раз в неделю, по выходным, спрашивала о здоровье матери и только по вздохам и умолчаниям догадывалась, что с дочерью не всё ладно. Вначале она была слишком сердита, но спустя время почувствовала что-то очень похожее на облегчение и, осознав это, ощутила лёгкий укол совести. Теперь не приходилось готовиться к приезду дочери, переживать из-за того, как она отнесётся к отчиму и как сложатся их отношения, хлопотать вокруг экзаменов. Ничто не нарушит установившийся порядок её жизни, каждая минута которого будет принадлежать только ей. Чувство облегчения было таким острым, что Елена Степановна даже перекрестилась, но потом сама испугалась своего кощунственного жеста. Мысленно она вела изнурительные споры с невидимым оппонентом, убеждая его, что имеет право на свою долю счастья; что, если бы дочь приехала, она бы сделала для неё всё необходимое, но раз та отказалась, то она как мать не может её принуждать – Сашка совершеннолетняя! Что дочь живёт в комфорте и ни в чём не нуждается, и поэтому нет никаких причин для подобных угрызений, и т.д. и т.п.
Однако в сочном яблоке обретённого ею счастья всё же поселился крохотный червячок, который точил его сладкую плоть. Она ещё продолжала делать вид, что сердится, когда, разговаривая с матерью по телефону, старательно избегала упоминаний о Сашке. Но, сколько бы она ни изгоняла за двери сознания эту мысль, та всё равно топталась у порога, не давая забыть: она пожертвовала дочерью, чтобы устроить собственную жизнь. И можно строить сколько угодно предположений, как сложилось бы у Сашки здесь, в Питере, и была ли бы она ещё вместе с этим своим Славиком, но факт оставался фактом: дочь могла как минимум учиться в институте и иметь хоть какие-то перспективы.
Впрочем, Елена Степановна была не из тех женщин, которые способны предаваться самобичеванию, поэтому она подошла делу чисто практически. «Переживёт! – решила она в конце концов. – Я же пережила измену её отца, а у меня к тому же был ребёнок». Она посетила несколько своих любимых магазинов одежды и накупила Сашке обновок, постаравшись выбрать самые стильные. Не доверяя медлительной почте, передала посылку с проводницей поезда и сообщила матери номер вагона.
Встречать посылку, конечно, отправилась Саша. Получив от проводницы плотный, тщательно упакованный пакет, она уже шла к остановке автобуса, когда её окликнул знакомый голос. Она оглянулась.
В конце перрона, у перехода через пути, стоял Иван Ильич Дедов, или, как называли его в школе, просто Дед – учитель истории и руководитель её злосчастного класса. Сашино лицо изобразило некое подобие улыбки, и она сделала несколько шагов ему навстречу.
Иван Ильич выглядел озадаченным. Он возвращался из школы домой, когда увидел Сашу, идущую вдоль питерского поезда к выходу с перрона с увесистой сумкой в руке. Была середина октября, и ей полагалось находиться в Питере, где, как он знал, она собиралась учиться.
