Сокамерник с кровати напротив, потихоньку наблюдая за ним, не выдержал:
– Ты ешь быстрей, а то остынет.
Владимир поднял на него глаза: это был приятной наружности мужчина средних лет, русоволосый, с открытыми серыми глазами. На лице читалась доброта и покладистость.
– А тебя как зовут? – самостоятельно спросил Владимир.
– Борисом, – ответил тот.
– И за что ты здесь?
– За кочан капусты.
– Это как?
– А как бывает? Сам я парень деревенский, хозяйки у меня нет, а сеять капусту я не умею. Ну, залез к сварливой тетке в огород. С того все и началось. Она ж, чертовка, меня еще связать сумела. Одна причем. А тебе убийство вешают?
– Вот именно, что вешают: я никого не убивал. – Владимир рассказал свою историю.
– Никогда нельзя так делать, – отозвался на этот рассказ Лелик. – Не надо было дожидаться ментов возле жмура, а пришел домой, позвонил – и ни гу-гу. А то создавал подозрение, топчась рядом и активно участвуя.
– Вот из-за такой лажи мужик себе всю житуху испоганил, – послышалось от окна, но прозвучало это не как обращение к кому-то, а как разговор друг с другом.
Наконец, обед закончился, и зеки продолжили заниматься своими делами. Назарова позвали к окну, в квадрат рецидивистов.
– Ты в нарды играть умеешь? – спросил Лелик.
– Нет, – ответил Владимир.
– Ну, садись вот тут, будем учить. Ой, забыл: ты ж у нас еще без погоняла1 ходишь…
Так Владимир стал Банзаем.
Глава 3
В течение трех дней, прошедших после этапирования мужа в СИЗО, Катя узнала, что его дело расследует окружная прокуратура, а расследование взял под свой личный контроль прокурор ЮВАО Олег Дмитриевич Самохин. К нему-то на прием и записалась сегодня Катя Назарова.
На приеме она была первой.
– Здравствуйте, – сказала Катя в дверях. – Мне можно войти?
И услышала в ответ:
– А-а, это вы подходили ко мне в милиции и спрашивали про мужа! Я вас помню, как и всякого, кого вижу впервые. Ну, проходите.
Катя вошла. Самохин сразу отметил, что женщина она красивая: среднего роста, крашеная в бордо, с ласковыми круглыми глазами, с румяным, припудренным личиком и маленьким, аккуратным носиком. Синие глаза как-то по-особенному выдавались из-под естественно черных ресниц. Катя волновалась, и румянец на ее щеках алел все больше, придавая лицу совсем уж кукольный вид. По годам ей было не более тридцати.
Разглядев Катю внимательней, Самохин предложил ей снять верхнюю одежду, а когда Катя стала раздеваться, он счел нужным помочь ей. И повесил ее пальто на вешалку рядом со своим, заметив про себя, что более красивой и милой женщины он уже давно не встречал.
– Присаживайтесь, – сказал Самохин. – Как ваше имя-отчество, простите?
Прозвище (жарг).
