это прозвучало более чем внушительно, почти предостережением.
Когда мы остались с глазу на глаз в комнатенке, смежной с кабинетом, Родион сумрачно сказал:
– Не знаю, Мария, что обо всем этом скажешь ты, но я думаю, что придется… гм… согласиться.
– Согласиться? – переспросила я. – Согласиться работать на этого гэбэшного бурбона, который толком не может даже сформулировать, что ему от нас надо?
– Он прекрасно знает, что ему от нас надо, иначе бы не пришел. По чести сказать, Мария, я много раз получал от него ценную информацию для наших с тобой частных расследований. А если не от него самого, то с его ведома и молчаливого согласия. Понимаешь? И в его власти перекрыть этот информационный канал. Он, конечно, не единственный, но все равно – удар будет ощутимым. Да и генерал Азарх не из тех, кто забывает обиду. Если мы сейчас ему откажем, он к нам никогда уже не обратится за помощью. И мы к нему тоже не сможем соответственно.
– А что же вы тогда, Родион Потапыч, виляли, говорили: мы, мол, устали, перетрудились, мы такие-сякие-измочаленные? Непонятно.
– Я проверял, в самом ли деле он так нуждается в содействии, серьезно ли?
– Ну и что, проверили?
– Да. Серьезно нуждается.
– Никогда бы не подумала, что генерал КГБ… то есть, пардон, ФСБ, может нуждаться в помощи частных лиц, одно из которых, извините за выражение, женщина, – саркастично отозвалась я.
– О многом мы не думаем и многого не понимаем. Лично я дам свое согласие. Впрочем, вас я тянуть не буду. Не хотите – не надо.
Когда босс переходил со мной на «вы», добра это не предвещало.
– Кроме того, – продолжал он как-то нарочито сухо, – есть еще один нюанс, добавляющий мою личную заинтересованность в это дело, не лишенное интриги. Этот Платов… Он был моим начальником. Очень, очень опасный человек. И я хотел бы встретиться с ним вновь. Общение с Платовым – это такая бездна адреналина, такая гремучая смесь опасности и азарта… ты знаешь, Мария, с ним как в казино. Или на ипподроме, на скачках. Никогда не знаешь, на что уповать, на что ставить, что выпадет. Кроме того, – босс чуть подался в мою сторону, – есть у меня к нему некие личные счеты, не так чтобы серьезные – но!.. В общем, расскажу как-нибудь потом. Если, конечно, согласишься на этот чертов круиз. Хотя убей меня бог, если я понимаю, что мы будем делать дальше, оказавшись на борту этого «Скрябина». Ну так как?..
– Я-то ангел во плоти, если говорить о терпении, – нескромно сообщила я, – а вот что скажет на такую перемену планов Валентина?
Вот теперь на лице Родиона Потаповича высветилась настоящая озабоченность. Он смотрел куда-то в сторону, переплетая пальцы и, кажется, прислушиваясь к все крепнущему крику Тапика, а потом вдруг просиял и, глянув на меня, бодро проговорил:
– А ничего! Ничего мы ей не скажем. Как будто ничего
