с ними к своим попутчикам.
После посещения кремля и встречи с сотрудником милиции Окладин был сосредоточенно задумчив и откликнулся с какой-то непонятной досадой:
– Особой образованности я в нашем попутчике не заметил – обычный мошенник с институтским дипломом, обманывающий доверчивых дежурных в провинциальных гостиницах.
– А кольцо? Откуда у него старинное кольцо?
– Украл, – коротко, но убежденно произнес Окладин, всем своим видом давая понять, что чернобородый не заслуживает того внимания, которое я уделяю ему.
Мне оставалось подступиться к Пташникову и спросить у него, что он думает о чернобородом теперь, после посещения Александровского кремля.
Как я убедился, сведения, услышанные от Марка и Ниткина, еще сильнее утвердили краеведа в правильности его первоначального мнения о нашем странном попутчике:
– Разгадку поступков чернобородого надо искать в объяснении того, откуда он так досконально знает отечественную историю времен Ивана Грозного. И это драгоценное кольцо оказалось у него не случайно, тут все взаимосвязано.
– Господи! Какая здесь может быть связь? – сморщился Окладин, словно от зубной боли.
– Не знаю, не знаю, но связь определенно есть. Помните, он упомянул заговор против Грозного? Вероятно, царевич Иван действительно погиб из-за участия в этом заговоре.
Окладин даже приостановился, до того нелепым показалось ему заявление краеведа:
– Но где доказательства?! Царевич погиб случайно, по причине безудержной ярости Грозного, вызванной его душевной болезнью.
Чтобы утверждать это, тоже нужны доказательства, – рассудительно произнес Пташников. – Они у вас имеются?
– Доказательства тому – вся деятельность Грозного. А вот свидетельств о заговоре, в котором якобы участвовал царевич, нет и быть не может.
– Вероятно, какие-то свидетельства об этом есть у нашего попутчика, помните – он назвал какой-то старинный документ, в котором этот заговор упоминается.
– Откуда у обыкновенного, заурядного мошенника может взяться такой документ?
– Я и сам хотел бы это узнать, – вздохнул Пташников, словно не замечая той болезненной реакции, с которой Окладин встречал каждое его высказывание в защиту особой осведомленности чернобородого…
На месте дежурной, устроившей нас в гостиницу, сидела девица с рыжими распущенными волосами и острым, любопытным лицом. Когда я попросил ключ от своего номера, она протянула мне клочок бумаги и сказала, что меня срочно просили позвонить.
«Наверное, Марк», – подумал я.
Хотел подняться в свою комнату, но девица заботливо подвинула ко мне служебный телефон. Удивленный такой предупредительностью, я набрал записанный на бумаге телефонный номер.
Мне ответил женский голос – трубку взяла Зинаида Васильевна, оказалось, это был номер ее домашнего телефона. Я понял – случилось что-то из ряда вон выходящее.
