style="font-size:15px;"> Пошел по Чигирину, а за ним трое. Оглянулся, хотел казакам приказать, чтоб не смели по пятам ходить, да только рукой махнул. Им велено беречь гетманова сына – они и берегут.
Шел Тимош у города на виду, а хотелось ему как прежде пройтись, чтоб никому до него не было дела. Прежде он глядел на людское житье, ныне – на него глядели. Да и неправда это! Не на него, Тимоша, таращились – на гетманова сынка, на власть нынешнюю.
И само собой окаменевало лицо у парубка. Подшибить бы ногой мороженые лошадиные котяхи – нельзя. Чин нужно блюсти. И сам ведь не простак – сотник!
Досадуя на свою оглядку, свернул Тимош с главной улицы на улочку, а там в проулок да бегом: от телохранителей и от всего теперешнего, что, как гора, стояло над ним.
Прыгнул за сараюшку. Затаился.
Скворчиная голубизна успела засинеть. Над рекою, вдали стояло белое, промерзшее, как простыня, облако. Его тоже небось можно было и согнуть, и сломать, и вдребезги расколотить.
Услышал: поют.
Ой ды наша коляда
Не великая беда!
Она в двери не бьет,
Не пугает народ.
Прикажи – не отвади
Либо шубой награди.
– Колядки поют, – затосковал сердцем Тимош. – А пойду-ка я к парубкам… Вот возьму да и пойду. Мне самая пора – гулять с парубками.
Снял шапку, на руке покрутил: хороша шапка.
– Эй ты! Чего стоишь?
Тимош, как заяц, чуть не умер со страха.
Дивчина на тропе, шагах от него в десяти. С коромыслом. Узнал: Ганка. Брови изогнулись, румянец играет.
– Стою. – Все Тимошево упрямство надавило ему медвежьей лапой на темечко.
– Приходи ко мне на свадьбу! – сказала Ганка, разглядывая гетманова сына с нескрываемой жалостью.
Тимош молчал.
– Чего глазами зыркаешь? Прозевал дивчину.
Ганка засмеялась и, нарочито покачивая бедрами, пошла тропкой к дому, обернулась.
– Принцесса-то сыскалась для тебя?
– Сыскалась! – крикнул Тимош и показал девке язык.
– Я тебя на мою свадьбу пригласила. Не забудь ты меня на свою пригласить.
– Приглашу, не бойся! – Тимош подпрыгнул, оторвал с крыши сосульку и так захрустел ледышкой, что у самого мороз по спине пошел.
Махнул в два прыжка на тропу и пошел, куда повела.
Тропа вела под гору, к воде. Черную прорубь уже затягивало на ночь ледком. Тимош поглядел за реку на белые кудри леса, и захотелось ему, как лосю, ломиться сквозь пушистые снега. Ломиться, чтоб лес гудел, чтоб сыпался снег с высоких деревьев, чтоб волк драпанул из логова.
– Тимош!
Карых и Петро Загорулько, в шубах и рукавицах, шли через реку соседней тропой.
– Пошли с нами!
– Далеко?
– В лес.
– На ночь глядя?
– А чего днем там делать? – дернул плечами Карых. – Ночка-то сегодня последняя
