сами всё это придумали, Геракл Зевсович? – удивляется Лука Самарыч.
– Нет, конечно, где уж мне, – честно признается Геракл. – Так пел наш великий Гомер.
– Вы бы еще Виктора Гюго сюда приплели, – снисходительно усмехается Лука Самарыч. – Кто их сейчас читает? Разве что аспиранты, да и то из-под палки. Но это я так, к слову. А по существу скажу вот что. Если речь идет о герое, которого сотворяют олимпийские боги или земные божки, то есть верхи, – тогда действительно подавай специальные, по-нашему блатные, условия. Но совсем другой коленкор, если за дело берутся низы. По воле низового коллектива герой может родиться в любое время и в каком угодно месте.
– Правда, тут следует сделать оговорку, – продолжает ас колдыбанской мысли. – Коллективы бывают разные. По месту работы и месту досуга. По месту лечения и месту заключения. Ну и так далее. Меня породил коллектив по месту… жажды. Имеется в виду, конечно, не простая жажда. Жажда истины! Именно поэтому, кстати, мои соратники и сподвижники называют себя с гордостью истинными колдыбанцами.
– Наверное, все профессора да академики? – не без зависти предполагает выдающийся эллин.
– Хоть и великий вы, Геракл Зевсович, но аналитик из вас плохой, – плюхает колдыбанец философским камнем простодушного эллина прямо по лбу. – Разве вы не знаете, что истина – в вине? Ну! А профессора и академики выпивают только по рюмочке. Так можно постичь только маленькие истины, а колдыбанцы стремятся к Истине с большой буквы.
– Значит, насчет выпить они не дураки? – начинает понемногу философски расти полубог, он же горе-аналитик. – Приветствую. Я тоже, пока не стал бессмертным олимпийским небожителем, а был нормальным человеком, пил как положено. Прямо из бочки.
– Действительно золотой век, – завидует колдыбанец.
Геракл приободряется и берет философский камень на-из готовку. Сейчас, мол, твоя очередь, захолустный колхозан, по лбу словить:
– Ну а какая такая эпоха у вас?
– Да совсем никакая, – отмахивается Лука Самарыч. – Сначала-то была у нас совершенно особая эпоха. Советская. Про нее я вам как-нибудь после двух бочек расскажу, иначе не поверите. Мы ее почти целый век славили во все трубы и кларнеты. Я уж не говорю про барабаны. Потом вдруг спохватились: на носу новое тысячелетие, а мы всё со старой эпохой, как курица с яйцом, носимся. Ну, приказом из Москвы эту самую советскую особую враз и отменили. Как устаревшую. А другую, новую эпоху всё никак не начнут. Видать, не могут придумать, какую именно нам надо.
– Эк тебя угораздило! – сочувствует славный древне-грек. – Родиться в безвременье. Хуже не придумаешь.
– Скептик вы, – отзывается Лука Самарыч. – А вот колдыбанские удальцы взяли и без всякого уныния установили во всеобщем безвременье свое собственное, особое время. Истинное. Оно не зависит ни от временных поясов, ни от календарей, ни даже от распоряжений столичного начальства…
Наш герой испытующе смотрит на Геракла: может, мол, сам догадаешься, что за время
