Звезды покрывали черный бархат неба. Огонь пылал передо мной, давая тепло всем, кто окружал его. Я смотрел на веселое пламя, ожидая того, что последует.
Тут случилось оживление. Некто, выйдя из дома, поведал о двух свидетелях, которые рассказали, как Назарянин говорил: «Могу разрушить храм Божий и в три дня создать его». И первосвященник сказал Ему: Что же ничего не отвечаешь? Что они против тебя свидетельствуют? Назарянин молчал. И первосвященник сказал Ему: Заклинаю тебя Богом Живым, скажи нам, ты ли Христос, Сын Божий? И Тот говорит ему: Ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную Силы Божией и грядущего на облаках небесных. И тогда первосвященник разодрал одежды свои, возопив: Он богохульствует! На что еще нам свидетелей? Вот, теперь вы слышали богохульство его! Как вам кажется? Они же сказали в ответ: повинен смерти. Тогда плевали Ему в лицо, ударяли Его по ланитам и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил тебя?
С тяжелым чувством слушал я этот рассказ. Мое сердце пребывало в печали. Я не мог вмешаться в то, что происходило.
Тут пришла во двор одна из служанок первосвященника, и, увидев меня, сказала: «И ты был с Иисусом Назарянином». Страх, первородный, сжимающий жестокой хваткой душу, проник в меня. Десятки глаз, настороженных, злых, были обращены ко мне. Стоящие рядом люди ждали ответа. И я сказал: «Не знаю, и не понимаю, что ты говоришь».
Горько было сознавать, но я произнес эти слова. И хотя они возымели действие, и более никто не смотрел на меня, я решил уйти. Когда же выходил за ворота, столкнулся с другой служанкой, которая, увидев меня, произнесла громко, обращаясь ко всем, бывшим там: «И этот был с Иисусом Назарянином».
Все повторилось. Вновь обратилось ко мне множество глаз. Страх, съедающий душу, изводящий волю, вернулся в меня. И вновь я отрекся: «Клянусь, что не знаю Сего Человека».
Мои слова помогли. Служанка оставила меня в покое. Немного выждав, я направился в сторону от первосвященникова дома, но тут ко мне подошли стоявшие там и сказали мне: «Точно и ты с Ним, ибо ты галилеянин, и речь твоя обличает тебя». Тут же подошел родственник того самого Малха, которому я отсек ухо, и сказал: «Не я ли видел тебя с Ним в саду Гефсиманском?» Мое сердце остановилось. Я понял, что теперь уже не спасусь. Слова сами полезли из меня: «Я не понимаю, о чем вы все говорите. Клянусь, что не знаю Человека Сего, о котором говорите».
И вдруг запел петух. Его прерывистый крик разнесся над округой. И вспомнил я слова, сказанные мне: «Прежде, нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня». И заплакал горько.
Все кончилось. Я опять пребывал в странной комнате. Ошарашено глядя по сторонам, я пробормотал:
– Долго… меня не было?
– Нет. Сущую малость. Надеюсь, ты на меня не в обиде. Что касается твоей анатомии страха, она весьма недурственна, – заключил он с явным удовольствием. – Рад за вас, Дмитрий Сергеевич. Требуется лишь небольшая поправка. Страх появился на этой территории задолго
