заповедника «Самарская Лука» здесь, в Самаре, я не ощущаю. Тридцать километров, это вам не хухры-мухры.
Палыч проживал в нашем же доме, только в другом подъезде и на первом этаже. Впрочем, в нашей двадцатичетырехэтажке был еще и нулевой, где сидела консьержка, и минус первый в подземном гараже. Конечно, первый этаж есть первый этаж и недолго молодому парню подняться пару пролетов лестницы. Вот только чтобы пройти просто на лестницу через другую дверь, нужно было долго ожидать кого-нибудь местного с ключом, поэтому я предпочитал идти через консьержку и подниматься к дяде Володе на лифте.
Увидев меня, дежурившая сегодня консьержка расплылась в умильной улыбке.
– Здравствуй, Димочка! Как обычно, к Владимиру Павловичу?
– Здрасте. Куда же мне еще у вас идти?
– Экий ты бука! Владимир Павлович уже дома, какую-то рыжую девицу провел. Внучка, что ли?
– Понятия не имею, – хмуро буркнул я, – всех не упомнишь, – и прошел к лифту.
– Привет ему от мен…
Тут двери лифта захлопнулись. Семидесятилетний Палыч для женского пола был просто неотразим. Три моложавые шестидесятилетние консьержки его подъезда прыгали перед ним на задних лапках – он им пел и рассказывал, возвращаясь с работы, всякие басни. Но главный упор он делал на сорока-пятидесятилетних справных и симпатичных постоянно меняющихся женщинах, которых этот старый ловелас принимал за ужином при свечах через день.
Когда я спросил, почему эта работа не ведется ежедневно, дядя Володя вздохнул и пояснил, что его способности уже не те, что были в молодости, и ему требуется некоторый отдых.
– Да и сам подумай, Дима, на что мне женщины ежедневно? Память моя уж не та, что прежде, частенько путаюсь в их именах и датах прихода, а это ведет к тому, что они заявляются по двое, а иной раз и по трое. Неизбежные конфликты приводят к разнообразным неприятностям: кричат друг на друга и на меня, пытаются бить посуду и ломать мебель, а раз даже разодрались между собой. Вот я и ввел посещения через день. Тихо, уютно, чистенько. Каждая пыль протрет, кое-кто и полы помоет, а того, что они наготавливают мне как раз на пару дней хватает, и главное: никто не мешает глядеть телевизор!
– Ну и физические силы ваши, наверное, уж тоже не блещут?
– Да пока не жалуюсь. А вот память, память сильно хромает!
– Ну так заведите какую-нибудь одну, постоянную, да и женитесь.
– Что ты! – аж замахал тогда руками седовласый красавец. – Баба обживется, и ее уж потом не вышибешь!
– А зачем ее вышибать? Одну-то небось по имени проще упомнить?
– Черта ль мне в ее имени? Их всех можно одинаково звать: белочка, курочка, рыбонька – они проглотят, пока не обжились и никаких прав не имеют. Так-то она вроде простая и душевная бабенка, ловкая по хозяйству, заботится о тебе день и ночь, не знает, как и чем угодить, а если у нее эти права появились, так фу ты ну ты, лапти гнуты! Аж удивишься,
