слишком удивило – знаменитую гастрономическую книгу Брилья-Саварина «Физиология вкуса».
Я не знала, что Лэндор похоронен здесь. Чед цитировал его в день свадьбы Иден, стоя на берегу озера в саду в Уолбруксе: «Все голоса, даже самые мелодичные, когда-нибудь умолкают: как бы страстно и пылко ни твердил ты любимое имя, все равно пройдет время, и эхо его неизбежно затихнет вдали». Теперь эхо имени Иден уже затихло. Я забыла, как звучит голос Чеда, хотя помнила его лицо, а также уши как у императора Адриана. Джейми посмотрел на меня и встал.
– Да, – сказал он. – Вы похожи на Лонгли. Я бы признал в вас Лонгли – по фотографиям, конечно.
Я протянула руку. Мы обменялись рукопожатием.
– Обычно я прихожу сюда днем, – объяснил он. – Здесь спокойно, но не тихо – вы меня понимаете. Людей мало. Люди боятся кладбищ. – Тогда я впервые услышала этот его странный, похожий на ржание смех. – Полагаю, вы предпочли бы получить приглашение в мою квартиру?
Американское выражение странно звучало в устах Джейми, с его выговором выпускника привилегированной английской частной школы и легким итальянским акцентом, особенно заметным в звуке «р». Оно было жидковатым, его «р», формировалось чересчур высоко. Я ответила, что мне все равно, а посидеть на свежем воздухе приятно. В Англии нечасто выпадает такая возможность.
– Я не возвращался туда четырнадцать лет, – сказал он. – И не думаю, что уже когда-нибудь вернусь. Мысль об Англии наполняет меня ужасом.
Его привычка смеяться, после того как он сказал что-то совсем не смешное, сбивала с толку; смехом он также выражал удовольствие или удивление. Смех смолк, и Джейми пристально посмотрел на меня. Внезапно он стремительно поднес правую ладонь к левому плечу, увидел, что я смотрю, отвел руку и снова рассмеялся. Это был коренастый, немного потрепанный, не очень высокий мужчина, выглядевший старше своих лет. Круглое, выразительное, несколько болезненное лицо, яркие губы и темные вьющиеся волосы делали его похожим на итальянца, что не удивительно – с учетом всех обстоятельств. В детстве он был белокурым, но кожа у него всегда имела оливковый оттенок. Глаза, на которые в те дни взрослые смотрели с любопытством и подозрением, гадая, изменят ли они свой цвет или останутся такими же, были карими и бархатистыми – глаза животного, но не укрощенного, а дикого. В тот день на Английском кладбище он почему-то напомнил мне Чеда – абсурдное предположение. Никакого внешнего сходства, и, кроме того, Джейми слишком молод, чтобы иметь сморщенные мочки ушей. Возможно, общим было впечатление, которое они производили: неудовлетворенного желания, неполноценной и потраченной впустую жизни.
Я села лицом к нему, и он принялся нерешительно – словно любопытство побеждало предубеждения – расспрашивать меня о семье; разумеется, это была и его семья, а не только моя. Я осторожно рассказывала, повторяя то, что репетировала во время долгой прогулки по Виа Кавур. Я чувствовала, что не стоит упоминать Гудни-холл, имя его матери или мужчин, которые
