Предупреждать надо, – отозвался Сережка с обидой. С ненастоящей, дурашливой. – Ладно хоть, что не всухую…
Мы закончили со счетом двадцать один – шесть.
– Так мне и надо, – вздохнул Сережка. – Где у вас посуда?
– Мы про это не договаривались! Это только с мамой…
– Но должен же я себя наказать! За то, что нахально сунулся играть с чемпионом!
– Какой я чемпион! Да я… ты просто не привык тут со мной… Ой! А посуду-то правда надо мыть, а то от мамы влетит!
– Давай вместе!
Тарелки и стаканы он мыл гораздо лучше, чем в теннис играл. Мы управились за три минуты. Сережка вытер последнее блюдце и завертел его перед собой, как зеркальце. На блюдце была нарисована рыжая котеночья мордочка.
– Симпатичный какой кот…
– Это старинное блюдце, бабушкино… – И я вдруг вспомнил: – Слушай, а почему ты отозвался, когда я кричал: «Пушок, Пушок»?
Сережка осторожно поставил старинное блюдце, облизал губы, подергал шнурок на шее:
– Мне послышалось «Лопушок»… Меня так в детстве звали, потому что лопоухий был… Мама так звала…
– Сейчас-то уж, наверно, так не зовет, – деликатно заметил я. – Никакой лопоухости нисколечко уже не заметно…
Сережка опять стал разглядывать блюдце:
– Сейчас некому так звать. Мамы нету… уже три года…
Я подавленно молчал. Сережка встряхнулся. Проговорил с какой-то искусственной взрослостью:
– Видишь как бывает… У тебя отец, у меня мама… Вот так… – И стал тереть чистое блюдце полотенцем.
И я почувствовал, что Сережка ничуть не счастливее меня. Даже наоборот. Ну, пусть я без ног, зато с мамой! Это в миллион раз лучше, чем если бы совсем здоровый, а мамы нет. Мне на миг даже страшно сделалось, будто кто-то предложил такой выбор. А потом… не знаю, как это назвать. Какое-то особое тепло у меня появилось к Сережке. Потому что его можно было пожалеть. Раньше все жалели только меня, а тут был мальчишка, который нуждался в сочувствии не меньше, чем я. У каждого была своя беда, и это нас уравняло.
– А живешь-то с кем? С папой?
– Да… С отцом и с его сестрой, с теткой. Она ничего, добрая. Иногда только веником или полотенцем замахивается, если что не так… – Сережка засмеялся. Видно было, что смехом он пытается отогнать печаль. От нас обоих. Потом он совсем уже бодро предложил: – Пойдем теперь гулять! Тебе можно?
– Можно, конечно! Только сперва надо кресло вниз тащить, потом меня… Хотя я и сам могу по ступеням, я уже попробовал!
– Не выдумывай! Что я, не унесу тебя, что ли?
– Мальчишки меня всегда вдвоем носят. А мама с трудом уже… Она о новом кресле хлопочет в Красном Кресте, о таком, в котором можно по лестнице…
– Я тебя не хуже нового кресла доставлю куда надо! Я тренированный. Осенью я весь наш урожай картошки из сарая в подвал перетаскал, в рюкзаке. Тетя Настя даже похвалила: «Вот, – говорит, – хоть какой-то талант у человека проявился…»
– Почему «хоть какой-то»? – обиделся я за Сережку.
