я возвращался домой, Катя ждала меня на лавке у подъезда. Видно, придется дать ей дубликат ключей. Жаль ее. Хуже нет, когда в семье проблемы – сам знаю. Я вдруг поймал себя на мысли, что отношусь к ней, как к ребенку или к младшей сестре. «А зачем спишь с ней?» – спросил внутренний голос – моя совесть и мораль, еще не до конца потерянные. «Зачем? Как зачем? Козе понятно, зачем, да и всего пару раз…» – это был явно не ангел-хранитель.
Мы поднялись ко мне. Поужинали. Готовить для себя несложно – я не прихотливый, а вот что с Катей делать?
– Кать, ты вообще у меня надолго? – прямо спросил я.
– Ну, не знаю… а на сколько можно?
Понятно, хоть навсегда. Такой ответ не порадовал. Ладно, если что, выгнать я ее всегда смогу – это просто, когда не любишь.
1 апр., пон.
Любимый праздник нашего населения. Давненько ничего не записывал – нечего было сказать. Катя жила у меня все это время. Сейчас ушла – сказала, что жить со мной не так легко, как она наивно полагала. Ежевечернюю тусовку, частые визиты Сеньки, гитарный рев и настройки, проигрывание одних и тех же минусовок по сто раз – не каждая выдержит, хоть и назвалась готической чувихой. Как я и думал, она оказалась человеком незамысловатым. Кроме теплой постельки общение с этой девушкой не дало мне ничего.
Долг за квартиру повис за два месяца – зачастую мне удавалось платить аккуратно, а тут пришлось купить микрофон, будку и поп-фильтр для записи вокала. Миди-клава настолько раздолбанная, что выжать из нее нечто пристойное трудно. Ударные все-таки решил записывать сам, на компе. В идеале доверить бы Сеньке, но соседей жалко и технически сложно дома, а на студию денег нет.
Я ознакомил Линду с материалом моего будущего мега-хита, изложил свои соображения. Она принесла басуху, поселила у меня синтезатор – говорит, на моей миди-клаве далеко не уедешь – и даже флейта осталась у меня. Единственная комната теперь завалена так, что к кровати не подберешься.
Из гаража не ушел, но совмещать оказалось труднее, чем я думал. Изначально решил так: играть свои песни в группе не хочу – надо скинуть груз с души, а не реализовываться, утягивая команду на дно хилыми текстами. Но потом у меня словно третий глаз открылся. Я стал думать о таком, что раньше было для меня непостижимым – об аранжировках собственных песен. О том, чего хочу я, а не команда или заказчик минусовки. У нас все партии писал Данька, аранжировки мы просто обсуждали, но в итоге и над ними корпел Черкасов. А тут – все мое и только мое. Только так, как я хочу. Мне снесло крышу. Я бежал домой из института, чтобы повозиться со своим творчеством. Играя с ребятами, я расслабился до наплевательства: у меня появился надежный тыл. Мне больше не хотелось спорить и что-то доказывать, отстаивать свое видение, экспериментировать. Я легко соглашался на то, что предлагают ребята, и с удовольствием играл. Практически превратился в сессионного музыканта.
