ожидании поездки
После этого звонка они часто встречались. Кадзу побывала у Ногути в гостях. Он жил один в старом доме в районе Сиинамати, заботилась о нем невзрачная служанка средних лет, и это успокоило Кадзу. Она вдруг загорелась желанием окружить его всяческим вниманием; блюда для новогодней трапезы по ее распоряжению доставили из ресторана «Сэцугоан».
Полки в кабинете Ногути заполняли европейские издания; Кадзу прониклась уважением к текстам, к словам, которые не могла прочесть.
– И вы все это читали?
– А-а, почти.
– Среди них, наверное, есть книги о разных тайнах.
– Таких – ни одной.
Это решительное утверждение удивило Кадзу. Мир, созданный интеллектом и состоящий из одних интеллектуальных вещей, лежал вне ее понимания. Разве нет во всем обратной стороны? Глубокое впечатление, которое производил на нее Ногути, похоже, возникло оттого, что лишь у него не было никакой обратной стороны – всегда одно, обращенное к тебе лицо. Конечно, Кадзу принципиально не верила в существование таких людей. Не верила, но почти идеальная личность, которую она старательно искала, постепенно приобрела черты Ногути. Само его чопорное обращение казалось ей чрезвычайно таинственным и привлекательным.
Общаясь с Ногути, она открыла для себя, что общество почти забыло о его существовании, и удивлялась, что его это нисколько не трогает. Ее не интересовали захватившие сейчас Ногути политические идеи, связанные с реформами. Она полагала, что между новизной этих идей и общественным забвением существует некое искажение, которое рано или поздно непременно исчезнет. Почему уживаются мертвое существование и фонтанирующие идеи? Даже после того, как Ногути не переизбрали в палату представителей парламента, его имя сохранилось в списке консультантов Партии новаторов. Однако, приглашая его на заседания, устроители ни разу не прислали машину. Ему приходилось, цепляясь за висячие поручни, ехать электричкой, – узнав об этом, Кадзу справедливо негодовала.
Каждый раз, посещая дом Ногути, она, как прежде, когда ее обеспокоила грязь на его рубашке и заношенные обшлага пальто, с неудовольствием взирала на покосившиеся створки ворот, облупившуюся, в пятнах пыли краску на деревянном доме, лишайник во дворе, сломанный звонок при входе. Пока еще Кадзу не имела возможности привести все в порядок по своему усмотрению, а по виду Ногути было понятно, что вряд ли он воспользуется ее любезностью сверх меры. Он это не выпячивал, что для нее служило стимулом для большего сближения.
В Новый год они по предложению Кадзу пошли на представление в театр кабуки, и на печальных поворотах сюжета она неизменно заливалась слезами. Ногути весь спектакль держался равнодушно.
В коридоре во время антракта он поинтересовался:
– Почему вы плачете, ведь это всего лишь нелепый спектакль?
– Безо всякой причины, слезы льются естественно, сами по себе.
– Меня эта «естественность» очень занимает. Объясните, пожалуйста, как следует.
Ногути строгим тоном
