и демонстративно, как будто он жалел ее. Он действительно жалел ее и остро почувствовал это только сейчас, увидев запыленную веранду с заколоченной дверью, и она в своем ярко-зеленом халате и избытком краски на лице уже не была энергичной пожилой дамой, а казалась потерянной и угасшей старухой…
– Вы сказали, у вас есть серебряные украшения с бирюзой, – вспомнил он, не посмев сказать, что ему уже пора. – Можно взглянуть?
– Можно. Сейчас принесу. – Вся ее живость исчезла, она выглядела уставшей, даже макияж словно вылинял.
Ада Борисовна вышла и вернулась через несколько минут, держа в руках деревянную лакированную шкатулку с зимним пейзажем и мчащейся тройкой на крышке. Она опрокинула шкатулку над журнальным столиком и сказала:
– Так будет нагляднее.
Из шкатулки с грохотом вывалился клубок из цепочек, кулонов, бус, браслетов и рассыпался по столешнице. Шибаев подхватил массивный перстень с темно-зеленым камнем, покатившийся к краю стола.
– Это малахит, – сказала она. – Люблю все оттенки зеленого.
Шибаев рассматривал потемневшее серебро, бирюзу, кораллы, бусы из разноцветных камней. Причудливые оправы, переплетения серебряных нитей, крупные камни – все это выглядело тяжелым даже на вид. И старомодным – не иначе, с блошиного рынка.
– Смотрите, Александр, это агат. – Она протянула ему нитку крупных бус. – Прекрасный камень, разноцветный, жизнерадостный. Эти бусы я купила в Индии, с лотка уличного торговца. Буквально за копейки. И это колечко с кошачьим глазом тоже оттуда. Стало мало, не годится больше. А это из Турции, – она взяла в руки крупный кулон. – Обожаю бирюзу… Кажется, я уже говорила. Эти кораллы – из Мексики, купила на Козумели. Видите, они бледные, скорее розовые. Натуральные, почти не обработанные. Браслеты с бирюзой оттуда же. Она отличается от турецкой, цвет интенсивнее. Вот браслет из дикройка[2]. Это какое-то специальное стекло, смотрите, похоже на многоцветную радугу и отражает свет. Похоже на жука-светляка. Торговец почти не говорил по-английски, и я поняла, что его добывают в горах. Я была уверена, что это натуральный камень, а потом нашла в Интернете. Оказалось, стекло, и можно изготовить самому. Но это не важно. Я его очень люблю, от него радость. А вот этот кулон из ларимара, он водится только в Доминикане. Бледно-голубой, как Карибы рано утром, до восхода солнца. Восход там изумительный, мы вставали в полшестого, чтобы увидеть. Без пятнадцати шесть из моря появляется раскаленный край солнца. Оно выскакивает за две-три минуты, ослепительное, сияющее, как будто рождается из моря. Сначала красное, раскаленное, потом поднимается выше и становится обычным, белым. И море уже не бледно-голубое, а ярко-бирюзовое. Если бы люди почаще смотрели на восход солнца, мир был бы добрее. – Она снова помолчала. – Камни – чудо, Александр. Держишь в руке – и такая радость! Чувствуешь, что они живые. Чем больше живу на свете, тем больше убеждаюсь, что все имеет смысл. Абсолютно все. Потому и появился хомо сапиенс, чтобы понять, в чем смысл, и оценить красоту.
Дикройк, дикроик, или дихроичное стекло, – стекло, содержащее в своем составе микрослои окисей редкоземельных металлов и отражающее свет подобно голограмме.
