в порядок. Оставшись один Аркадий Петрович несколько растерялся. Воспоминания нахлынули сами собой. Он вспомнил, как не раз бывал в этой гостиной в детстве. Смутно виделся ему его бравый дед, угощавший его арбузом, величественно-надменная бабушка заставляющая читать ей наизусть заученные к празднику стихи. И ничего-то в этой гостиной с той поры не переменилось! Так же хищно разевал пасть старый изразцовый камин, на верхней черной плите которого покоились тяжелые медные подсвечники. А посреди них – массивная бронзовая статуэтка: полуголый древний воин укрощает поднявшегося на дыбы коня. Над камином – картина. Тоже, наверно, антикварная. На ней – возвышающийся на горе замок, тянущаяся к нему дорога и идущие по ней празднично одетые женщины.
На других стенах – схожие картины. На них – красивые пейзажи и счастливые крестьяне увлеченные своим созидательным трудом. Кулебяка бы никогда не подумал, что это если не копии, то вольное трактовки картин одного из любимых художников Гитлера – Франца фон Дифреггера, который романтизировал австрийско-немецкий быт и здоровую натуру будущих создателей третьего рейха. Видать, хозяйственный дед вывез эту лубочную мазню после войны, из Германии. Как, впрочем, и антикварную мебель. Кулебяка присел на украшенное кружевной резьбой кресло-трон с ажурными венцами, стоящее возле такого же резного и антикварного столика. Посреди столика стояла старинная фарфоровая статуэтка – голая и обворожительная неяда расчесывала у ручья свои длинные кудри. Кресло было жестким и Аркаша с неприязнью подумал, что так же жестко оно когда-то грело зад какого-нибудь немецкого барончика.
«Интересно, сколько все это может сейчас стоить? – подумал он, осматривая пристроившийся в уголке диванчик эпохи Наполеона 111. – Если продать всю эту рухлядь, можно совсем не работать.»
Развить мысль ему не дали. Огромные дубовые двери гостиной неожиданно распахнулись и домработница, Светлана Ивановна, торжественно вкатила в нее инвалидную коляску в которой устроилась сухонькая старушка в строгом черном платье. На плечи ее был накинут белый пуховый оренбургский платок. Ноги хозяйки прикрывал теплый плед мышиного цвета. Золотистые дужки очков бабушки задорно блестели. Аркаша для себя отметил, что она очень напоминает ему барыню, которую он видел в фильме из жизни помещиков. Кулебяка вскочил с барского кресла и встал навытяжку, как, наверно, вставал почтительно служивый прусский барон.
– Здравствуй, внучек! – сухим и звонким голосом, так мало гармонирующий с ее тщедушным телом, поприветствовала Кулебяку Елена Васильевна и одобрительно осмотрела его с ног до головы. – Ишь, вымахал! Как гренадер! Сколько росту-то?
– Метр девяноста два… Нет, даже три!
– А тощий-то какой! Что, мать не кормит?!
– Это у меня конституция такая! – начал оправдываться Кулебяка и тут же протянул бабушке цветы. – Очень я рад вас видеть!
Елена Васильевна благосклонно приняла цветы и коробку конфет. Передав
