я большей частью провел с матерью в Болшево. Отец по делам почти всегда пропадал в Москве, в квартире на Большой Никитской, приезжая к нам по воскресеньям или в праздники. Я был предоставлен гувернеру или самому себе. О гувернёре особо. Разумеется, француз. Monsieur Bouchot. Добрый человек с веселой улыбкой на длинном лошадином лице и театральной жестикуляцией. Горький пьяница, не имевший ни малейшего представления о педагогике. Плешь, седые волосы до плеч, болотный огонек в глазах. Почему-то он всегда представлялся мне актером. Дрянным и провинциальным. Жадно поедающим кровяную колбасу после бенефиса. Такая вот детская фантазия.
Затрудняюсь сказать, как вообще мосье Бушо мог стать гувернёром и откуда он взял рекомендательные письма, не удивлюсь, если подделал или выкрал. Авантюризм, губительный и бессистемный, был главным качеством его натуры. Этот Сенека из Бордо любил повторять, что в жизни для него есть только две загадки: как появилась жизнь на Земле, и в чем секрет притягательности женского лона. Строжайший ментор вовсе не отягощал меня учебой, занятия сводились к рассказам обо всем и ни о чем. Записей при этом не велось никаких. Так, к десяти годам я научился бойко болтать по-французски и приобрел массу обрывочных сведений об астрономии, философии, истории, фехтовании, древнегреческих мифах, анатомии, а также игре на бильярде. А затем месье Бушо пропал. Шептались, что моего француза подвела непреодолимая животная страсть к противоположному полу (не зря один из любимейших его античных мифов был о Приапе). Основных слухов ходило два: кто-то из обманутых мужей-рогоносцев свел с гувернёром кровавые счеты (увы, многие, очень многие грозились сделать это). Обсуждался и более счастливый исход: мосье Бушо бежал с одной из своих пассий на Родину, в Аквитанию (в пользу этой версии говорило исчезновение в мытищинской волости нескольких баб и барышень весьма пригодного, исходя из его преференций, возраста).
Родители воспитывали меня урывками и каждый по-своему. Отец время от времени зазывал к себе в кабинет, захватывал горстью бороду и начинал учить ведению хозяйства, задавая разные практические и алгебраические задачи, которые сам же и решал, гремя счетами и говоря непонятные слова: «лучшая пласть», «дополнительный капитал» или «дать барашка». Учил, как правильно общаться с подрядчиками и градоначальниками, а также призывал к трудолюбию, назидательно повторяя любимую пословицу: «Без мастыры не подъюхлишь и псалугу из дрябана».
Мать же на свой лад приобщала к прекрасному. Об искусстве у неё имелись представления необычные. Больше всего она любила музыку, сама немного играла на фортепьяно, предпочитая композиторов не самых знаменитых: Элгара, Айвза, Бартока. Главным же любимцем был Арнольд Шёнберг. Не знаю, где и когда довелось ей познакомиться с его опусами. Однако при одном только упоминании имени Шёнберга, мать начинала улыбаться. Почти бесцветные её глаза наполнялись слезами, а голос переходил
